всю ночь
провалялся на  полу.  Утром  он  окликнул  проходившего случайно копьеносца,
попросил облить голосу холодной водой и тут с позором увидел себя раздетым и
ограбленным.  Только послание к царю не взяли...  Хорошо, в хурджини нашлась
другая одежда...  Дато свирепо потряс кулаком:  он не уедет отсюда,  пока не
свернет шеи проклятому вору.
     Баака хрустнул пальцами.  Орбелиани бежал...  И посоветовал Дато сейчас
же  ехать по назначению и  скрыть от всех,  что его,  молодого азнаура,  как
мокрого петуха, ограбили в замке царя. Очевидно, кто-то позавидовал подарку,
но желающий попасть в метехскую охрану не хвастает таким происшествием.
     Дато со вздохом согласился -  правда,  хвастать нечем, и был благодарен
Баака, приказавшему страже молчать о случившемся...


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Тбилиси   пробуждался.   Клубы   серо-фиолетового  тумана,   согнанного
увядающей осенью,  ползли по багровым деревьям Мтацминда. Падал дождь. Косые
полосы  окутывали сонный город,  перепрыгивали заборы,  хлестали в  каменные
мосты.
     Но  вот  лохмотьями расползлись облака.  Порозовело.  Стая диких гусей,
увлекаемая вожаками, беспокойно перекликаясь, пронеслась за Махатские холмы.
Тбилиси  пробуждался.   Забыты  тревоги.  Забыт  страх  -  арбы  разгружены,
вернулись первые  беглецы,  старухи  перебирают в  больших  чашках  рис  для
пилава...
     Дрогнули  ставни,  запоздалые капельки  усеяли  подоконники.  Отрывисто
скрипнули  калитки.  Щелкая  кнутами,  потянулись тулухчи,  вода  хлюпала  в
пузатых мехах, перекинутых через спины мулов.
     Майдан поспешно открыл свои  лавки -  и  сразу гортанный гул  навис над
площадью.
     Засуетились  пекари,   запах  выпеченных  чуреков  вырвался  на  улицу.
Лавашник  с  засученными рукавами развесил на  веревках хрустящие лаваши,  а
остывшие сложил пополам и,  подложив их себе под голову,  заснул на скамье в
ожидании покупателя.
     Под навесом кузнец загонял гвоздь в  конское копыто.  У оружейной лавки
обтачивали новые кинжалы, а рядом, в лавчонке, чинили старые шарвари и чохи.
Прошел мулла  в  белой  чалме,  остановился,  заглянул в  мясную лавку,  где
деловито развешивали на  железных крюках здесь же зарезанных баранов.  Через
узкую  улицу  протискивался караван  осликов с  древесным углем.  Черномазый
погонщик  залюбовался  цирюльником,   ловко   намыливающим  голову  молодому
татарину.  Ослики разбрелись под навесы,  угощаясь душистой зеленью, искусно
разложенной на деревянных чашках.  Крики, удары палок возмущенных владельцев
оторвали погонщика от увлекательного зрелища.  Кулачная расправа, сдобренная
отборной бранью,  на  минуту задержала уличное движение.  Караван одногорбых
верблюдов,  врезавшихся в середину,  запутал осликов,  лошадей,  навьюченных
огромными корзинами, и толпы людей, с криками прижимавшихся к стенкам.
     Из   темных   глубин  скученных  лавочек  выплывали  пирамиды  фруктов,
восточные  пряности,  груды  ковров,  шелковой  ткани,  горы  папах,  седел,
чеканное оружие, кованые сундуки, наполненные позументами, поясами, золотыми
кистями и серебряными украшениями.
     Запах кожи,  яблок, сыра, пота, вина, навоза рвался из кривых удушливых
уличек.
     В  амкарских рядах  оглушал перестук молотков,  придающих разнообразные
формы медным котлам, кувшинам, кастрюлям, блюдам, кофейникам и подносам.
     Шипели в  харчевнях сочные куски  баранины,  в  овальных котлах томился
пилав, на раскаленных жаровнях плавало в масле сладкое вздутое тесто. Вокруг
толпились с  красными лицами приезжие и  местные торговцы.  Торопливые глаза
следили за вертящимся шампуром.
     В угловом духане взвизгнула зурна,  полилось пение. Аромат вина, хеши и
проперченного  шашлыка  гостеприимно  указывал  на  вход  в  духан  "Золотой
верблюд".
     В дальней сводчатой комнате, облокотившись на низкий столик, сидели два
пожилых грузина в  расстегнутых чохах и широких,  волнами спадающих к мягким
цаги  шарвари.  Они  нехотя прихлебывали из  глиняных чашечек вино.  Образцы
кожи, железа, готовых стремян лежали на стоянке.
     Напротив  за  отдельным  столиком,  аппетитно  поедая  жареную  курицу,
приправленную  орехами,  и  запивая  янтарным  вином,  незаметно  следил  за
говорившими Али-Баиндур  -  человек с  шафрановым лицом,  обрамленным черной
бородой. На богатой черкеске играло золотое оружие.
     - Значит,  Бежан,  через  неделю  пятьсот штук  готовы будут,  половину
вырежем узором, половину так возьмешь.
     - Что ж, можно; дешевле посчитаешь.
     - Все дешево любите. Богатые амкары, а торгуетесь, как зеленщики.
     - Э,  Сиуш,  вы  тоже  не  бедные.  Пожалуйста,  для  царского седла из
толстого серебра стремена сделай, у царя Георгия тяжелая нога.
     - Рука тоже ничего...  Хорошо,  с войны вчера вернулся, - поморщился от
глотка  вина  Сиуш,  -  много  работы будет.  Сколько лошадей вели,  сколько
пленных гнали... Пах, пах, пах... Жаль, для них уздечки не нужны.
     - Не ты один несчастный, Сиуш, седла им тоже не нужны.
     Бежан с досадой отодвинул чашу.
     - Все работой сыты будут,  давно не  было такого горячего времени.  Вот
новые котлы,  подносы,  кувшины велели принести в Метехи. Амкарство медников
большой доход получит...
     - Нам  тоже  кожаные  кисеты  велели  в  Метехи  нести,   царь  марчили
дружинникам будет раздавать, - вздохнул Бежан.
     - Все раздает дружинникам,  князьям,  только амкары ничего не получают,
да еще сами