к
угловой  комнате  Эристави,  тем  сильнее  охватывало  его  сомнение.  Баака
замедлил шаг. "Может, враги, рассчитывая на мой отказ, умышленно подговорили
царицу  на  безумный  поступок,  может,  им  необходимо  лишить  ее  верного
человека?"  Баака  уже  взялся за  медную ручку,  но  внезапно отошел.  "Да,
Эристави ничего не должен знать.  Не осведомленный в хитростях замка,  князь
запляшет под дудки врагов..."
     Размышляя,  Баака обошел замок,  погруженный в  сон,  проверил наружные
посты,  усилил  охрану у  всех  выходов,  зашел  к  начальнику подземелья и,
окруженный стражей,  гремя ключами, спустился вниз. Зажженный факел врезался
в  мрак.  Пройдя средний лабиринт,  Баака  вошел  в  "зал  суда",  подошел к
железной решетке,  ругаясь,  долго перебирал ключи и,  оставив у открывшейся
двери часть стражи,  прислушиваясь,  вошел в  узкий коридор.  На заржавевших
засовах висели  тяжелые замки.  Открыв  окованную дверь  и  пропустив вперед
телохранителя с  факелом,  Баака стал осторожно спускаться по  узкой,  почти
отвесной лестнице,  заплесневевшей и  скользкой от сырости.  Что-то шершавое
прошмыгнуло между  ног.  Баака  с  отвращением плюнул и  подумал:  "Ужинать,
пожалуй,  надо было после подземелья".  Остановившись на площадке с четырьмя
расходящимися коридорами,  Баака  с  телохранителем пошел  влево  и  скоро у
гладкой стены  нажал  пружину.  Тяжелая плита  бесшумно раздвинулась.  Баака
вошел  в  каменный ящик  с  низким потолком,  откуда падали зловонные капли.
Удушливый воздух стеснил дыхание.  Казалось,  здесь и  часа не  мог  прожить
человек,  но в углу на истлевшей соломе сидел худой, высокий старик. Некогда
богатая одежда  висела на  нем  истлевшими лохмотьями,  из-под  насупившихся
седых бровей лихорадочно горели глаза.  Надменный рот сжался, и худые пальцы
судорожно стиснули колено.
     Баака остановился.  Он никогда не выдавал своих чувств. Человек, идущий
на рискованное дело,  по глубокому убеждению Баака, должен быть готов на все
последствия, и жалеть безрассудного незачем.
     Глаза Орбелиани холодно остановились на  Баака.  Куда  поведет его  раб
царя? Опять на испытание огнем? Мелькнуло лицо маленькой Нестан, вспомнилась
ее  радость при  виде  сафьяновой обуви,  подаренной ей  в  день  приезда из
Кахети...  До  боли  захотелось еще  раз  увидеть  дочь...  Орбелиани упорно
скрывал свои мысли,  боясь доставить торжество врагам над его слабостью.  Но
чем дальше он  шел,  тем сильнее пробуждалась надежда,  и,  когда переступил
порог молельни Мариам,  он твердо знал,  что спасен.  Орбелиани зажмурился и
невольно пошатнулся.
     Ужас охватил Мариам.  Она еле узнала в  изможденном,  точно вышедшем из
гроба старике блестящего,  остроумного князя.  Нерешительно она взглянула на
Баака -  не отправить ли узника обратно,  но промелькнула насмешливая улыбка
Шадимана...  Мариам гордо  выпрямилась.  Незаметным движением она  приказала
Баака уйти.
     "Когда человек потерял разум,  нечего жалеть о голове",  - думал Баака,
шагая по коридору.
     Мариам плотно закрыла дверь. Орбелиани настороженно следил.
     - Князь,  твое бедственное положение сжимает сердце...  Скажи правду, и
твоя участь будет облегчена.
     "Необходима сообразительность,  если  я  сегодня  хочу  видеть  небо  и
Нестан, а я этого хочу", - подумал Орбелиани и тихо проговорил:
     - Царица,  испытания огнем и смолой не развязали мой язык,  только твоя
доброта  размягчила сердце...  Все  скажу,  но  сырая  яма  отняла  силы,  -
Орбелиани прислонился к стене. - Прошу, дай глоток вина.
     Мариам  позвала  Нари,  но  Нари  не  показывалась.  Удивленная  Мариам
поспешно вышла. Нари, свернувшись в комок, крепко спала, этого с ней никогда
не  случалось.  Раздосадованная царица налила вина  в  чашу и  направилась в
молельню.  Чаша выпала из ее рук.  Она мутным взором обвела пустую молельню.
Первая мысль -  крикнуть стражу,  но,  взглянув на  икону влахернской божьей
матери,  Мариам опомнилась,  лихорадочно бросилась в опочивальню, распахнула
окно и закричала.
     Вбежавший Баака понял все,  и  в  одно мгновение стража окружила замок.
Хотя Баака знал,  преступник, которому устроили побег через покои царицы, не
прячется  под  кустом,   он  все  же  распорядился,  и  опытные  охотники  с
волкодавами рассыпались по зарослям сада.
     Осторожный Баака приказал не поднимать тревоги,  и замок ничего не знал
о случившемся.
     После обхода всех закоулков Баака вернулся в покои царицы.
     Марим неподвижно смотрела на икону влахернской божьей матери.  "Шадиман
предатель,  - горело в мозгу, - но надо молчать. Если поймают Орбелиани, она
погибла,  царь не  стерпит обиды..."  И  посыпались упреки:  спустись она  в
подземелье, ничего бы не случилось.
     "Правды не скажет, - подумал Баака, - и не выдаст замешанных в побеге".

     Бесшумно приоткрылась дверь,  и  две тени,  одна с повязанными башлыком
глазами, другая с узлом, проскользнули в книгохранилище...
     Утром замок встревожился. Стража угрожающим кольцом окружила Метехи, но
Баака упорно скрывал причину. Одевая царицу, Нари уверяла, будто вытолкнутая
из  покоев Нино успела подсунуть к  ее носу "мертвые" капли,  но Мариам,  не
имевшая от Нари тайн,  рассказала о случившемся, и ошеломленная Нари решила:
Баака узнает только о каплях Нино...
     С  площадки сада донесся веселый смех.  Мариам рванулась к распахнутому
окну: Шадиман беззаботно состязался с Луарсабом в метании диска.
     В "случайной" беседе с Нино упомянул Баака о мерах,  принятых на случай