ретила Киазо мать Миранды.
     - Знаю...  видел, тебе здоровья заехал пожелать, батоно, насчет свадьбы
говорить.
     - Еще рано насчет свадьбы, - оборвала Гогоришвили.
     - После базара обещали...  -  робко напомнил Киазо.  - Сейчас в Тбилиси
должен вернуться... дело есть...
     "Нельзя им сказать, смеяться, а может, радоваться будут. Сердце у них -
как черствый чурек... Слова, точно камень, бросает, будто врага встретила...
нет, ничего им не скажу..."
     - Моего  отца  гзири  в  яму  бросили,  -  вдруг  неожиданно  для  себя
проговорил Киазо.
     Гогоришвили быстро повернулась к нему...
     - Если не шутишь,  почему сразу не сказал? - Она засуетилась. - Успеешь
в Тбилиси,  сними оружие,  отдохни,  я тебе обед приготовлю... Чем твой отец
рассердил гзири?..
     - Царский амбар ночью сгорел, на отца думают...
     - Не надо отдыхать,  скачи в Тбилиси, - заволновалась Гогоришвили, - за
царский навоз  все  деревни вырезать готовы...  Сами  гзири,  наверно,  хлеб
украли,  а  пустой амбар подожгли...  Твоему отцу завидовали,  он  гордостью
людей  дразнил.  Азнаурство через  тебя  думал получить.  Потому на  него  и
показали...
     Киазо с изумлением наблюдал перемену.  Только теперь он понял,  почему,
несмотря на  бедность,  так уважают все азнауры семью Гогоришвили.  Он вынул
бережно сложенный розовый с золотистыми листьями шелковый платок.
     - Миранде передай, батоно, на базаре ничего не успел купить...
     - Хорошо,  передам.  Когда  приедешь,  насчет свадьбы будем говорить...
завтра к твоей матери поеду... давно собиралась...

     На  площади "Дружину барсов" уже  ждали десять игроков.  Разделились на
две партии -  черных и белых, выбрали двух самых сильных главарей. По жребию
десять  черных  "барсов" легли  наземь.  Уже  слышались нетерпеливые голоса,
подзадоривающие возгласы.  Наконец первый из белых разбежался, ударил ногами
о землю,  подпрыгнул,  перевернулся в воздухе,  не задевая,  перелетел через
черных и ударился, по правилу, спиной о спину главаря черных Даутбека, левой
рукой опирающегося на шею лежащего с краю Гиви,  а правой, для устойчивости,
- на свое колено.
     Шумное одобрение и  дудуки сопровождали прыжки.  Толпа входила в азарт,
возбуждая криками участников. Держали пари...
     Но вдруг десятый белый слегка задел Димитрия. Посыпались насмешки.
     - Курица,  -  кричал взволнованно высохший старик,  -  курица! За такую
ловкость в наше время палками избивали!
     - Иванэ,  помнишь,  Иванэ,  -  волновался другой, - мы с тобой тридцать
человек заставили пять часов пролежать, а эта черепаха через десять "барсов"
не могла перелезть.
     - Девушки, дайте ему платок, у него от солнца голова тыквой стала.
     - Иди люльку качать, медведь! - кричали возбужденно старики.
     Парень, огорченный и сконфуженный, лег с товарищами на землю.
     Гибкие  "барсы",  извиваясь,  кувыркаясь  в  воздухе,  перелетели через
лежащих.  Белые проиграли.  Восторг толпы, шумные приветствия, дудуки далеко
унесли  присутствующих  от  серых  будней.  Черные  "барсы"  уже  готовились
повторить прыжки, когда внезапно послышались крики бегущих мальчишек.
     - Магаладзе приехали...
     - Арбы на целую агаджа тянутся...
     - Сами князья Тамаз и Мераб...
     - На конях с дружинниками прискакали...
     - Их мсахури лучшее место заняли...
     - Не успели приехать, уже цена на шерсть упала.
     Оборвалась радость праздника, толпа испуганно загудела.
     На базарной площади,  действуя арапниками и отборной бранью, дружинники
князей Магаладзе очищали место для  своих ароб  и  верблюдов,  перегруженных
тюками.
     И  сразу  прекратились  сделки,   утихли  страсти.  Купцы  выжидательно
смотрели на тугие тюки Магаладзе.
     Напрасно женщины  с  узелками дрожащим голосом  умоляли  дать  хотя  бы
половину обещанной цены  за  пряжу.  Глаза  Вардана были  упорно прикованы к
тюкам Магаладзе.  Он мало истощил свой кисет и  сейчас готовился в бой -  за
тюки Магаладзе - с наполовину опустошенными кисетами других купцов.
     Квливидзе вскочил на коня,  за ним и  другие азнауры.  Они протиснулись
навстречу князьям. Вскоре тихая беседа превратилась в гневный крик.
     - Разве вам мало тбилисского майдана?  - свирепел Квливидзе. - Почему в
царскую маетность лезете? Мы царские азнауры, здесь наш базар...
     - А  мы,  князья  Магаладзе,  куда  хотим,  туда  посылаем своих  людей
торговать.
     - А мы,  мсахури князей Магаладзе,  решили весь товар здесь продать,  -
заискивающе поддакивали магаладзевские мсахури.
     Нацвали и  гзири,  стоя  у  царского навеса,  тревожно прислушивались к
перебранке.  К  ним подошел начальник царской торговли и,  с трудом соблюдая
достоинство, сквозь зубы процедил:
     - Цену сейчас собьют, а персидские купцы сюда спешат, уже Орлиную башню
обогнули.
     У нацвали нервно зашевелились усы.
     - Князья пошлину не платят, монастырь тоже, - да простят мне двенадцать
апостолов,  - начальник в Тбилиси опять рассердится, скажет: плохо свое дело
знаем.
     Гзири сокрушенно зацыкал:
     - Как можно продать,  если цену не  мы назначаем?  Проклятые Магаладзе,
кинж