|
ам больших держав - Испании и Турции достигло слуха
русийских послов. Они незаметно обменялись веселыми взглядами, но Фергат-хан
почтительно ответил:
- Не тревожься, благородный князь, наш справедливый повелитель Ирана
устроил приятную встречу послам заносчивых государств, ибо желание великого
шах-ин-шаха быть в дружбе и любви только со своим величественным братом -
русийским царем.
Дворянин Темир Васильевич, прославленный кулачными боями в
Замоскворечье, по привычке не мог держать руки в спокойном состоянии и,
сжимая и разжимая в огромном кулаке серебряный аббаси, задорно произнес:
- Его Аббас-шахово величество не хочет ни с которыми государи быти в
такой любви, што с нашим, а недругов царя всея Руси турских послов допустил
в царствующий град Исфахан, а как послышал приход нас, государевых послов,
велел турских послов развести по иным городам, дабы нам не догадаца о ссылке
его Аббас-шахова величества с турскими послами.
Князь Засекин, подмигнув Темиру Васильевичу, насмешливо глядя на ханов,
добавил:
- Как великий государь наш Борис Федорович учинился на великих
государствах Русийского царствия и государь наш к султану ни с чем не
писывал, и от турского Магмет-султана присылка к его царскому величеству
также никакова не бывала. А как прибыл гонец султанский с дарами и с
предложением дружбы, то великий царь наш Борис Федорович выслал его с
бесчестием: не взял даров и вместо шубы послал султану свиную шкуру и
парчовый мешок, наполненный нечистотами.
Послы дружно захохотали.
Видя изумление персидских дипломатов, дьяк Иван Шарапов охотно
разъяснил, что причиной смеха является парчовый мешок, обязанный своим
содержимым дворянину Темиру Васильевичу Засецкому.
Ханы с тонкой иронией одобрили остроумие догадливого царя Бориса
Годунова и щедрого Засецкого и, поблагодарив за приятную беседу, просили
благосклонно выслушать церемониал приема шах-ин-шахом русийских послов.
- В непобедимом Иране, - веско начал Азис-Хосров-хан, - где царствует
грозный завоеватель многих государств - великий шах Аббас, все послы других
стран, которых удостаивал приемом шах-ин-шах, падали ниц перед солнцем
Ирана. Уши великого повелителя Ирана благосклонно будут открыты к просьбам
послов царя Бориса Годунова выслушать послание мудрого русийского царя не на
майдане, а в Давлет-ханэ шах-ин-шаха.
На окаменелых лицах русийских послов едва отразилось удовольствие от
результатов проявленной настойчивости.
Фергат-хан, поправив крупный бриллиант на мизинце, вкрадчиво заговорил:
- Клянусь Меккой, благородные послы, вы родились в четырнадцатый день
луны, ибо удостоены после приема приглашением на совместный обед с великим
из великих шахом Аббасом и на шахский пир, которым не будет удостоен никто
из иноземцев. И в знак большой дружбы и любви к северному царю, мудрейшему
из мудрейших Борису Годунову, грозный повелитель Ирана допустит тебя, князь,
при передаче послания поцеловать его великую шахскую ногу.
Едва дослушав толмача, Темир Васильевич вскочил, и из его разжатого
кулака выпал сплюснутый аббаси.
Будто раздуваемый кузнечными мехами, ходил ходуном на груди расшитый
кафтан.
Князь Засекин из-под бровей взглянул на Темира Васильевича и перевел
тяжелый взгляд на ханов:
- Государь наш послов его Аббас-шахова величества зовет к своей царской
руке... у ноги шаха мне не бывать, и в ногу мне шаха не целовывать.
Ханы, вспомнив приказание шаха по возможности не раздражать послов
грозного соседа, необходимого для совместных действий против суннитской
Турции, поспешили уверить русийских послов, что проницательный шах-ин-шах,
благосклонно выслушав ханов, пришлет послам достойный ответ на их просьбу
допустить их к великой шахской руке.
Караджугай-хан, Ага-хан, Эмир-Гюне-хан, Эреб-хан и Карчи-хан сидели на
почтительном расстоянии против шаха. Выслушав Караджугай-хана о предложении
англичан укрепить на Персидском заливе гавань Гамрун "для процветания
торговли с Индией" и Эмир-Гюне-хана - о просьбе Годунова отпустить на север
кахетинского царевича Теймураза, задержанного заложником в Исфахане, шах
хмуро отложил решение до прихода хана от русийских послов:
- Необходимо раньше проникнуть в тайные планы московского царя, а потом
ответить и дальновидным англичанам и дальновидному Годунову. Из-за одной
веры он не будет таскать через горы в подарок грузинским царям хвостатые
шубы.
- Ибо сказано, - тонко вставил Эмир-Гюне-хан, - глаза его открыты, как
у бухарского менялы.
Шах улыбнулся. Советники одобрительно посмотрели на "веселого" хана.
Решив до приезда Али-Баиндура не принимать послов Годунова, ш
|
|