а без всякого 
имущества - лишь в одних рубашках, с той лишь разницей, что Петр говорит о 
задержании виконта на определенных условиях, а провансалец объясняет это 
обманом кре-стоносцев. Источники более беспристрастные, хотя и монашеского 
сословия (французы Робер и Вильгельм Нанжисский), склоняются на сторону 
последнего, боязливо обходя факт обмана, историки же, более заинтересованные в 
походе, такие как Вильгельм из Пюи-Лорана и автор "Славных деяний" (46), 
повторяют слова Петра Сернейского и все они единогласно утверждают, что жители 
вышли из города полунагие. Большинство, довольно авторитетное, соглашается в 
том, что виконт был задержан хитростью, как давнишний и опасный враг 
католического дела; сам он сдаться, очевидно, не мог. Крестоносцев нужно было 
содержать; добыча была одной из целей легата, так как она заменяла жалование 
стотысячной армии.
"Я запрещаю вам именем Господа захватывать себе хоть малей-шую вещицу из добычи 
под страхом вечного проклятия", проповедывал он по взятии города. 
В то время как добыча и богатства города делились между крестоносцами, пока 
виконт томился в башне, в ожидании казни или подлого удара в спину, который 
действительно вскоре настиг его, - легат Арнольд созывал к себе всех вождей и 
знаменитостей армии на очень важное дело. Рим не хотел довольствоваться взятием 
двух сильных городов. Долго собирая силы, он хотел нанести решительный удар, 
после которого ересь должна была исчезнуть навсегда. Многочисленное и 
разноплеменное, разнохарактерное воинство следовало объединить одной волей. Для 
продолжения войны следовало духовную власть дегата заменить искусной военной 
рукой. Легат прямо предложил вождям выбрать между собой одного начальника, в 
награду которому предстояло получить целые домены на Юге. Арнольд указал на 
герцога бургундского, но тот отвечал, что у него много своих земель, чтобы он 
решился обидеть виконта Роже, что уже и без того последнему слеоано достаточно 
сделано. Легат взглянул на герцога неверского, тот отвечал почти теми же 
словами. Он обратился к графу Сан-Полю и получил тот же благородный ответ. 
Тогда Арнольд назначил комиссию из двух епископов и четырех рыцарей. Они 
избрали французского графа Симона де-Монфора (47), который теперь становится 
главным героем альбигойской драмы. С ним связан политический смысл крестовых 
войн, - подчинение самостоятельных южан северным французам.

     Симон де Монфор
      
Граф Монфорский давно славился католической ревностью, безумной храбростью, 
своеобразным благочестием и доходившим до болезненности фанатизмом. Таких людей 
могла производить только теократия. Это был "атлет веры", по выражению его 
историка, «Иуда Маккавейский XIII столетия». Даже в век господства католических 
идеалов, подобные личности встречались редко. 
Предметом гордости Симона был знатное происхождение. Он вел свой род с Х века, 
по мужскому колену через графов Гено, от которых собственно и происходил, а по 
женскому - генеалогия Монфоров терялась среди первых варварских поселений на 
берегах Сены. Старинный замок Монфор, в 8 лье от Парижа, на берегу Сены, в 
самом центре французской земли, пережил многие поколения. Когда, к Х столетию, 
пресеклась линия его владельцев, то молодая наследница этой фамилии, последняя 
в роде Монфоров, вышла зaмуж за Вильгельма, графа Гено; их сына звали Амори. Он 
присоединил к своему имени исчезнувший титул фамилии Монфоров. Альбигойский 
герой был его правнуком.
Сила этого дома росла при попмощи удачных браков. Отец нашего Симона, 
именовавшийся бароном Монфора и графом д'Эвре, женился на английской графине 
Лейчестер. Знаменитый барон, придавший такую историческую, хотя и печальную 
известность дому Монфоров, был последним плодом этого брака (48). Симон женился 
на Алисе Монморанси, женщине мягкого характера, довольно умной, принесшей ему 
богатое приданое и много детей, но не сумевшей смягчить характер своего 
задумчивого, упрямого и жестокого мужа. В Симоне не исчезал родовой тип 
полудикого франка, будто сейчас со всей страстностью воспринявшего религию. В 
его жилах текло немного галльской крови. 
Симон успел ознаменовать себя подвигами во время византийского похода 1204 года.
 Когда он хотел, Симон мог казаться разговорчивым, даже утонченным в обращении. 
Но в большинство случаев, он казался недоступным. В его характере было много 
энергии, но еще больше честолюбия.
        Чувствуя себя призванным и способным к власти, он был вдвойне опасен, 
ибо мог прикрываться маской набожности, если того требовала ситуация. Впрочем 
его религиозность почти всегда была непритворной. Он был создан повелевать и 
словом и страхом. Его строгость доходила до жестокости и даже свирепости. За 
честолюбие и жестокость, его упрекает даже ультракатоличеекий историк, 
Райнальди, который считает смерть, постигшую Монфора, справедливым наказанием 
Божьим. Провансальский поэт угадал скрытые замыслы крестоносного героя, влагая 
в его уста слова, сказанные, якобы, при избрании: "Я принимаю власть под одним 
условием: при всех крайностях присутствующие здесь бароны всюду пойдут за мной.
" На войско и рыцарство он производил впечатление своею величественной 
наружностью, гордым взором и редкой физической силой даже для того железного 
века. Он не был чужд военных талантов, хотя часто руководствовался необдуманной 
храбростью и слепым презрением к опасностям.
      Теперь была достигнута заветная цель его жизни. Он собирался стать 
государем всех земель, которые крестоносцы отвоюют от еретических феодалов. 
Именно таковы были обещание и условие легата. 

     Ход крестовой войны с альбигойцами до первой осады Тулузы
      
Первым делом Симона, по избрании в военачальники, было издать грамоту, в 
которой он достойным