Отец, скорее пишите ваши латинские грамоты, поднимите великий шум, а я 
разнесу их по Франции, по всему Лемузену, Пуату, Оверни, до самого Перигора. 
Объявите повсюду индульгенции от здешних стран до самого Константинополя, по 
всей земле христианской, что тому, кто не вооружится, будет запрещено пить вино,
 есть за столом по утрам и вечерам, одеваться в ткани пеньковые и льняные, и 
что если такой умрет, то будет похоронен, как собака».
И все сделалось по этим словам, прибавляет хроника, по этому совету. Папа с 
грустным ви-дом сказал аббату: 
«Брат, поезжай в славную Тулузу, раскинувшуюся на берегах Гаронны. Ты поведешь 
туда ополчение крестоносцев против неверующего племени. Именем Иисуса Христа 
прощай верным их грехи, и проси и увещевай их от меня изгнать из среды себя 
еретиков». 
Вот что говорит летописец:
«И настолько далеко, насколько простирается земля христианская, во Франции и во 
всех других королевствах ополчались народы, лишь только узнавали о прощении 
грехов и никогда, как родился я, не видал столь великого воинства, как то, 
которое отправилось на еретиков и иудеев. Тогда надели крест герцог бургундский,
 граф неверский и другие многие синьоры. Не стану я перечислять тех, которые 
нашили себе кресты из парчи и шелка, наколов их на правой стороне груди; не 
стану описывать их вооружение, доспехи, гербы, их коней, закованных в железо. 
Еще не родился на свете такой латинист или такой ученый клирик, который из 
всего этого мог бы рассказать половину или треть, или переписать одни имена 
всех священников и аббатов, которые собрались в лагере под Безьером, за стенами 
города, на полях окрестных" (26).
Нет сомнений, что перед таким движением, при таких приготовлениях, отвага 
Раймонда тулузского пала. Он хотел отклонить удар новым изъявлением папе своей 
покорности. Он пытался просить о заступничестве даже Арнольда. "Я ничего не 
могу сделать для вас без папы, да это и не в моей власти", было ответом легата. 

Тем более ничего не могли сделать в его пользу новые легаты, ни Наварр 
Консеранский, ни Гуго-Раймонд, епископ Риеца, только что уполномоченный 
Иннокентием. Тогда Раймонд отправил в Рим знатное посольство из архиепископа 
Бернарда д`Э и Раймонда Рабастена, бывшего епископа тулузского (27). Они имели 
целью ходатайствовать перед папой о милосердии и принести жалобу на бессердечие 
легата Арнольда и его крайнюю суровость. 
Примерно в это время из Рима выехали Фулькон, епископ тулузский и Наварр, 
епископ консеранский. Как местные католические верховные власти, они со своей 
стороны успели представить дело Иннокентию в своих красках и по-прежнему 
требовали удаления Раймонда. При всем том, Иннокентий еще был настолько 
беспристрастен, что принял доверенных послов графа, откровенно беседовал с ними 
и видимо снова думал о примирении. 
Послы привезли ему формальную уступку графства Мельгейль, за которое Раймонд 
обещал присягнуть папе, "как за собственность Святого Петра" (28). Папа, 
нуждаясь не в территории, а в приобретении ручательства за будущую верность 
Раймонда, отказался от этого дара. Он обнаружил некоторую благосклонность к 
графу. Прощаясь с послами, Иннокентий III сказал им:
      "Мы и вся курия апостольская довольны смирением графа тулузского. От него 
самого зависит подчиниться Церкви и ее приказанием; мы же, со своей стороны, 
обещаем поступить с ним справедливо. Пусть он докажет свою невинность - и 
прощение тотчас же будет дано ему; отлучение будет снято. Но прежде того, в 
доказательство искренней веры, его непритворного благочестия, пусть он даст в 
залог семь своих крепких замков. По окончании суда они немедленно будут 
возвращены ему. Ему кажется подозрительным аббат Арнольдь, - мы устраним и его. 
Граф непосредственно будет иметь дело с новым легатом a latere??; это Милон, 
наш секретарь, которого мы теперь же посылаем в Прованс" (29).
      Граф был доволен, когда узнал об этом. Сам хорошо не зная Милона, он 
почему-то рассчитывал на него. В советники к легату послан был каноник из Генуи 
по имени Феодосий, он слыл за человека энергичного и весьма ученого. Прежние 
легаты не были подчинены Милону, как и он не был подчинен им. В то же время 
папа, не оставляя своей решительной политики, писал им со всей тонкой хитростью 
какого-нибудь итальянского дипломата эпохи Возрождения. Решившись на чисто 
светскую, политическую борьбу, он обладал достаточным искуством для успеха в 
ней. Понятно, что одно уклонение от идеала ведет к другому, одно снисхождение к 
средствам ведет к дальнейшим и соблазн с возрастающей силой ставит под сомнение 
всю политику.
"Посоветовавшись с легатами и вождями крестоносцев, - предписывал Иннокентий 
легатам, - вы должны порознь нападать на еретиков, начиная с тех, которые 
отделились от остальных. Вы не должны трогать графа тулузского, если увидите, 
что он не старается помочь другим и что поведение его стало более обдуманным; 
вы оставите eгo на время в стороне, дабы тем удобнее было вести войну с прочими 
еретиками; поскольку все они будут разъединены, можно, руководствуясь 
благоразумной скрытностью, надеяться покорить их. Не рассичтывая на помощь от 
графа, они тем скорее будут побеждены и тогда сам граф, видя поражение, может 
быть почувствует раскаяние; если же он будет коснеть в своем лукавстве, гораздо 
легче обрушиться на него, когда он остался один и будет лишен всякой помощи со 
стороны своих друзей. Мы предлагаем вам эти мысли на всякий случай, и просим 
скрывать их. Вы же, как свидетели всего происходящего и потому знающие его 
обстоятельнее нас, будете действовать так или иначе, смотря по ситуации и 
внушениям с неба: вы вмешаетесь в дела графа и тогда, благоразумно обдумав все 
предприятие, увидите, что будет полезнее всего для чести Божьей и выгод Церкви" 
(30).
Тогда же папа писал всем "архиепископам, епископам и прочим прелатам 
королевства французского", предписывая им увещевать своих прихожан идти против 
еретиков. Он давал индульгенции тем духовным и