изванным.
«Если князья земли, — говорил один епископ конца ХII столетия, — позволят себе 
изменять или насиловать стародавние обычаи страны, то они призовут на себя тем 
гнев Всевышнего, потеряют расположение народное, а души свои обрекут вечной 
погибели». И много позже того повторяло само духовенство с кафедр церковных 
выборным властям городов: «Божественный Законодатель отвечал вопрошавшим его: 
воздадите кесарева кесареви, а Божья Богу. А мы вам скажем, следуя тому же 
примеру, —  вам, которые в одно время и подданные Бога и вожди народа: 
"Возвратите Божье Богу, а народу воздайте все то, что подобает ему"» (24). Но, 
как узнаем, благородная речь тулузского духовенства слышалась не везде.
Завершим прежде обзор политического состояния городов этой страны Юга, чтобы 
потом обратиться к ознакомлению с экономическими и духовными результатами 
такого политического строя, известным образом связанными с причинами появления 
и развития альбигойских ересей. Характер юридических учреждений на еретическом 
Юге везде остается одинаков; они отличаются только в составе инстанций и 
сановников. В собственно Лангедоке, после Тулузы, пользовалась большим 
значением Нарбонна. Здесь до половины XIV столетия шла борьба между 
магистратами замка (как всегда называлась самая крепость) и собственно города; 
две коллегии консулов, по шесть в каждой, вели независимое существование; 
приверженцы их часто вступали в борьбу, подобно враждебным политическим партиям 
итальянских городов. Ввиду этой вражды в замке нарбоннском организовалось 
общество мира, которое в 1219 году, во время общей опасности от крестоносцев, 
двинутых на Юг Римом, побудило сановников составить законодательный акт, в 
котором муниципалитеты и подписавшиеся клялись споспешествовать всеми силами 
миру и порядку. Каждый обязывался помогать другому во всех делах его, защищать 
друг друга денно и нощно, на море и на суше, в городе Нарбонне, вне его и 
повсюду, как самого себя, и каждый по мере сил своих обязывался сверх того 
хранить и защищать верно, честно и законно права города и замка (25). 
Соглашение было заключено на три года, но могло иметь силу и после того. Всякий 
нарушитель его объявлялся лжецом и клятвопреступником. Подобные же междоусобия 
совершались в Ниме между замком и городом. Раздоры были прекращены шесть лет 
спустя после нарбоннского договора. Условлено было, чтобы соперники при 
посредстве своих консулов сошлись между собою. Собравшись в большом количестве, 
они говорили о мире и прекращении раздоров, клялись в дружбе и соединялись 
против всякого, кто попытается разорвать этот союз, объявляя того «пред Богом и 
людьми злодеем, изменником и клятвопреступником». Такой договор до некоторой 
степени достиг цели, хотя не сгладил следов местной враждебности в городе, 
оставив в нем разделение муниципалитетов.
Подобное разделение могло иметь и религиозное значение. Уже по хартии 1197 года,
 данной городу графом тулузским Раймондом V, избрание консулов предоставлено 
было коллегии двадцати «добрых мужей». Весь народ или по крайней мере в 
большинстве сзывался графским наместником под звуки труб и рогов. Из каждой 
городской части выбирались пятеро в эту коллегию, а она в своем собрании 
назначала четырех консулов, «на пользу графа и общины», для всего города. 
Несколько сложнее совершались выборы в Альби. Там в XIII столетии было 
двенадцать консулов и двенадцать советников, по два из каждой части города; 
после число консулов уменьшилось вдвое. Совет двадцати четырех выбирал 
двенадцать кандидатов и пятнадцать почетных граждан на текущий год. Новые 
консулы вместе с прежними советниками выбирали членов совета. Этим устранялось 
волнение в общегородских сходках. В Монпелье вместо консулов существовали 
«честные люди». Консульский магистрат млжду тем был так популярен на Юге, что 
немедленно упрочился, как только город попал под власть Арагона. Это 
совершилось в начале XIII столетия, внутреннее богатство города требовало более 
сложной организации управления. Потому, кроме двенадцати обычных консулов, там 
было двенадцать морских для таможенных сборов, для сношений внешних и дел 
торговых, и двенадцать коммерческих консулов с юрисдикцией нынешних консульских 
судов; наконец, по одному цеховому для семи городских ремесленных корпораций.
Особенности существовали в устройстве каждого города. В графствах Фуа и 
Руссильоне господствовал исключительно консульский элемент; в других местах — 
он же, но вместе с началом консилиумов (советы из двенадцати, шестидесяти, 
девяноста человек). В Эг-Морте, например, четыре консула были наделены правом 
собирать совет присяжных.
По мере удаления на север Лангедока города начина-являть собой борьбу различных 
начал; в большинстве аучаев консульства их теряются, смешиваются с мэрством 
шцузской общины. Так, в Оверни, которая с 932 года стала вассальством тулузских 
графов, пока в 1295 году не сделалась леном французских королей, исчезает 
понятие о консулах, должность которых исполняют сановники, назначаемые 
епископом, аббатом, графами. В Ла-Марше консульство сделалось простым титулом. 
Иное явление было в пределах древней Аквитании.
В Пенни, попавшем через второй брак Элеоноры под власть английской короны, 
появляются мэры, а общины пользуются тем же демократическим самоуправлением, 
какое было в коммунах северной и средней полосы Франции; жители Перигора, 
прежде раздробленные, теперь по примеру Нарбонны и Тулузы называют себя 
«государями-гражданами». В Бордо мэрство, введенное здесь в конце XII столетия, 
одолевает древнейшую магистратуру юратов, которые господствовали от Жиронды до 
Пиренеев. В XIII веке в Бордо было два больших совета юратов (пятьдесят, а 
потом двадцать четыре) и дефензоров (триста, а потом сто). Таким образом, 
выгоды централизаторства северной системы и совещательного характера южной были 
совмещены. Так было в Гаскони и графствах припиренейских. Беарн и Наварра 
управлялись своими статутами; юраты имели в своих коммунах полную власть в 
решении полицейских, гражданских и уголовных дел. В Байонне возникла община по 
образцу англо-норманнской, будто целиком перенесенной из Пуату.
Го