так и в 
среде всех иных укрывателей и защитников, которые еще опаснее, чем самые 
еретики» 69.
Перед распоряжениями папы Монфору оставалось только повиноваться. Он без всяких 
отговорок выдал пленного арагонского короля; то, чего Арагон не добился войною, 
было достигнуто одним словом папы. Епископ Сеговии, посланник арагонский при 
римском дворе, мог сказать, что речи Иннокентия острее меча рыцарей 
руссильонских и испанских. В Нарбонну за своим королем прибыла депутация из 
знатнейших дворян, здесь Монфор передал ребенка из рук в руки. Вильгельм де 
Монтредон, магистр арагонских тамплиеров, взял на себя его воспитание. Часть 
его прав на Прованс, по причине малолетства, была потеряна. Монпелье, например, 
не хотел признать его государем; но, в то же время опасаясь и Монфора, город 
отдается французскому королю, который и принял коммуну под свое покровительство 
со всеми ее правами в апреле 1214 года 70. Коммуна по возможности получала 
гарантии; король объявлялся только ее протектором, и то на пять лет, но мы 
знаем, какой политики Филипп держался относительно общин. А принимая в свою 
державу Монпелье, он прямо высказался, что будет смотреть на горожан «как на 
прочих своих буржуа».
Тем не менее, не действуя в этом случае помимо крестоносцев, на этот раз он 
тесно примкнул к римской курии. В его уме уже созревал план приобретения Юга и 
уничтожения провансальской национальности, а в крестовом походе он видел 
удобнейшее средство к достижению своих целей. Он боялся оскорбить Иннокентия 
своим вмешательством в арагонское дело.
«Если папа, — пишет он в хартии, — в продолжение этого времени известит нас 
своими грамотами, что Иаков, сын покойного короля арагонского, должен 
наследовать Монпелье с его доменами, то жители этого города воспользуются всеми 
своими правами, не лишаясь нашей защиты и покровительства. Если же случится, 
что Петр, который теперь исправляет обязанности легата в тех провинциях, 
передаст город возлюбленному и первородному сыну нашему Людовику, как бы 
завоеванный крестоносцами и от их имени, то в таком случае мы будем считать 
себя осво божденными от всех обязательств, которые заключили с депутатами этой 
коммуны»71.
Смысл последней фразы очень ясен. Ясно и то, что если бы судьба позволила 
Филиппу занять место Монфора, то Лангедоку не было бы от того ни лучше, ни хуже.
 Так или иначе, он неминуемо попал бы под ту же французскую власть. Филипп при 
первом же дележе добычи выступает с претензиями неограниченного монарха.
Казалось, альбигойская драма близилась к завершению. Получив в свои руки 
малолетнего Иакова, новый легат достиг вместе с тем и других целей своего 
посольства. Он имел свидание с Раймондом VI и его гонимыми друзьями, феодалами 
Юга. К общему удивлению, кардинал своим дипломатическим искусством, путем 
компромисса, примирил их с Церковью. Никто не полагал, что все это лишь 
жестокое коварство кардинала, смело злоупотреблявшего авторитетом папы. 
Нарбонна и даже неодолимая Тулуза изъявляют ему покорность. Тот граф тулузский, 
который имел столько причин ненавидеть Церковь и крестоносцев, который в 
последнее время, казалось, мог быть более всего несговорчивым, преклонился пред 
судьбой. Разгадка отчасти лежала и в том, что красноречие легат было поддержано 
слухами о приближении со стороны Лиона и Пенни чуть не стотысячной армии 
крестоносцен, поднятой на ноги проповедью известного нам Якова Виг рийского и 
предводимой кардиналом Робертом, легатом французским, и Гюи, епископом 
Каркассона 72. Тон актом отчасти объясняется этим обстоятельством; в них, 
однако, гонимый государь Лангедока не отказывается от своих прав.
«Я, Раймонд, божией милостью герцог нарбоннский, граф тулузский и маркиз 
провансальский,— так гласил договор его с легатом, — не будучи вынуждаем ни 
угроза ми, ни обманом, по доброй воле, вручаю вам, господин кардинал, мое тело 
со всеми доменами, которыми я владею теперь ли или когда-либо прежде и которые 
желал бы передать сыну моему Раймонду. Если бы последовало ваше приказание, то 
я обязан даже отказаться от всего имущества моего и удалиться к королю 
английскому или в какую-либо иную землю и прожить там до тех пор, пока будет 
позволено мне приблизиться в престолу апостольском у и испросить там благости и 
милосердия. Сверх того, я согласен передать вам или вашим посланным все земли, 
ко торыми владею, и тем предоставить все мои домены в пол ную власть господина 
первосвященника, Церкви Римской и вашу. Если же кто-либо из тех, кто чем-либо 
владеют от меня или для меня (то есть из вассалов тулузских), не согласится на 
вышесказанное, то, в силу повелений ваших и моей сюзеренской власти, я 
отрекаюсь от него. Наконец, я поручаю вам моего сына со всеми его доменами и 
вассалами, полагаясь на милосердие и повеления господина папы и ваши, господин 
легат, обещаясь, со своей стороны, употреблять все усилия, чтобы склонить к 
таким условиям советников сына и чтобы заставить их повиноваться такому 
решению» 73.
Примеру Раймонда должны были последовать и его друзья. Они боролись с Церковью 
больше из-за него, так как собственно альбигойский, религиозный интерес 
постепенно исчез. Наконец, можно было надеяться что-нибудь выговорить этой 
своевременной покорностью. С такой целью капитул послал к легату семерых 
консулов, снабдив их договорными условиями и поручив им присягнуть от имени 
своих товарищей и всего города. Присягу эту легат принимал в Нарбонне, где он 
представлял собой повелителя провансальских государей, окружавших его 
раболепной толпой, как наместника того халифа христианского мира, который 
именовал себя Иннокентием III. Условия, на которых присягали тулузские консулы, 
были унизительны: город отказывался от всей своей прежней политики, от 
прозелитизма альбигойства, даже от своего графа, становясь одним из орудий 
католической теократии. Но что же было делать, когда самые напряженные усилия 
не вели ни к чему, когда новая сотня тысяч крестоносцев шла почти на явный 
грабеж? К чему