м не согласиться, хотя тому и противились хищные 
французские бароны.
       — Вы, видимо, не перестанете вредить тулузцам, — говорил ему Петр.
— Да, государь, не следовало бы переставать, но из почтения к Вам я удержусь от 
этого доброго дела на восемь дней 36.
      Это было все, что смог выхлопотать король. В душе он не ждал от собора 
ничего доброго; с самого открытия заседаний собрания, понимая, каковы будут их 
последствия, он обдумал собственный образ действий — и, внезапно оставив Лавор, 
уехал в Тулузу. После разных формальностей на соборе хотели приступить к 
решениям по поводу прежнего папского предложения (последние же в этот день 
только составлялись в римской государственной канцелярии).
Однако в этот момент от короля прибыло посольство из духовных лиц и привезло 
собранию меморандум под скромным заглавием: «Петиции короля арагонского к 
прелатам, собравшимся на собор в Лаворе». Вот его текст:
«Так как святая матерь наша, Церковь, не только наказует, но и милует, то я, 
почтительнейший сын ее, Педро, милостью Божьей король арагонский, униженно и 
настоятельно прошу вашу святость за Раймонда, графа тулузского, который желает 
возвратиться в недра матери нашей Церкви и обязуется исполнить все то, что вы 
ему предпишете сделать во очищение прегрешений его и в вознаграждение за 
поношение и оскорбление, причиненные им как самой Церкви, так за убытки и обиды,
 сделанные им разным храмам и прелатам, и если на то будет милосердие этой 
святой матери, то просит он, граф, милостиво восстановить его во владениях и в 
других ущербах. Если же Церковь не соблаговолит внять нашей просьбе королевской,
 ради личности графа, то король настаивает и просит за сына его, ибо отрок 
никоим образом отвечать лично не может за все случившееся, — под тем условием, 
что сам он (старый граф тулузский) обязуется, во очищение грехов своих, с 
рыцарством своим служить или в помощь испанским христианам на сарацинской 
границе, или в заморских странах, сообразно тому, что сама Церковь признает 
лучшим. За поведением же юноши, дабы он поступал как следует во славу Господню 
и Святой Римской Церкви, будет иметься строгий при смотр, а управление его 
землями предоставлено будет ему не прежде того, как он предоставит явные 
свидетельства своей доброй жизни. 
Так как граф Комминга не только никогда не был еретиком или их единомышленником,
 а скорее врагом их, и так как он притом уверяет, что лишился владений своих 
единственно потому, что оказал помощь графу тулузскому,  своему родственнику и  
сюзерену, то король ходатайствует за него, как за вассала, и просит возвратить 
ему земли его с тем, чтобы он сделал удовлетворение Церкви, если бы оказалось, 
что он в чем-либо погрешил против нее.
Равным образом, так как граф де Фуа не причастен ереси и никогда еретиком не 
был, то король ходатайствует также и за него, как за возлюбленного родственника,
 которого оставить по справедливости он не может без поношения себе самому, и 
просит, из почтения и любви к нему, королю, возвратить графу де Фуа его земли, 
обязав его, графа, исполнить в удовлетворение Церкви все то, чему присудит его 
милосердие матери Церкви, если окажется, что он погрешил против нее. 
Равным образом тот же король ходатайствует за вассала своего Гастона Беарнского 
и убедительно просит возвратить ему землю и сюзеренские права, тем более что он 
готов повиноваться решению Церкви и беспристрастных судей, если вы не 
согласитесь допустить нас к расследованию и решению по этому делу.
В заключение король, считая должным взывать скорее к состраданию, чем к суду, 
касательно всего вышеупомянутого, и предлагая вниманию вашему своих клириков и 
баронов, посланных к вам для переговоров, обещается, со своей стороны, 
утвердить все, о чем вы условитесь с ними. Король просит вас отнестись к послам 
с радушием и вниманием и не задерживать их, дабы с тем большей пользой помощь 
этих баронов, равно как и самого графа Монфора, могла быть употреблена в земле 
испанской на дело всего христианства, в честь Господа и распространения святой 
матери нашей, Церкви» 37.
Эта грамота была подписана в Тулузе 16 января, по странному стечению событий за 
два дня до того, как была доставлена из Рима, за печатью Иннокентия, 
приведенная нами инструкция легатам, составленная в том же самом духе. Дон 
Педро опередил Иннокентия, не имея сведений от своих послов, — и это оказалось 
одним из несчастных обстоятельств для альбигойцев, для Раймонда и для всего 
Лангедока. События могли развернуться иначе, если бы Педро выждал время и не 
предупреждал распоряжений Иннокентия; иное бы впечатление на прелатов лаворских 
произвело послание папы, открыто объявлявшего себя на стороне короля 
арагонского и требовавшего удовлетворения для его вассалов и, между прочим, для 
графа тулузского.
Когда же на соборе прочли королевскую грамоту, то поняли, что заступничество 
короля за еретиков и его самого делает причастным ереси, против которой 
направлены все крестовые усилия. Легаты догадались, что Арагон и короля его 
можно втянуть в войну и сделать предметом новых походов, которым не 
предвиделось конца и которые всегда могли поддерживать суеверие и фанатизм. 
Решено было потребовать мнение каждого члена собора по поводу королевского 
вмешательства, а пока покончить с вопросом о прощении и разрешении от наказания 
тулузского графа, так как имеющееся папское предложение было сделано в слишком 
общих выражениях.
Понятно, что при таких обстоятельствах напрасно было рассчитывать на исход, 
сколько-нибудь благоприятный для графа Раймонда. Об январском послании 
Иннокентия прелаты лаворские никак не предполагали. Архиепископ нарбоннский 
потому не имел причин смягчаться относительно арагонского короля, а тем более 
относительно тулузского графа. Вместе с епископами альбигойским, коммингским и 
тулузским он прочел от имени всего собора заявление в жестких тонах. Он говорил,
 что нет причины оправдывать тулузского графа от обвинений в ереси и в смерти 
легата де Кастельно, что в том и другом случаях граф достаточно не оправдался. 
В подтверждение этого Арнольд приводил следующие причины:
1) Граф Раймонд много раз под присягой обещал изг