ся 
на более радушный прием 19. Действительно, в столицу области его пустили 
беспрекословно, и, отдохнув в ней, он двинулся на осаду Пеннья. Гуго находился 
в положении очень затруднительном. Он не получал никаких вестей от Раймонда и 
был отрезан от него линией осаждающих. Тем не менее он героически защищался. 
Крестоносцам жестоко досталось от его вылазок. В продолжение всего июня Монфор 
ничего не мог сделать, хотя окрестные бароны добровольно съезжались в его 
лагерь и приносили ему присягу. Симон не рассчитывал на удачный исход осады и 
счел необходимым просить помощи брата Гюи, который с успехом действовал в 
диоцезах Альбижуа и Тулузы.
Разгромом замка Анаклет, где он распорядился вырезать весь гарнизон, Гюи навел 
ужас на всю область. С обаянием вандала он подходил и к пригородам Тулузы, но 
так как столица была не из числа тех замков, с которыми привыкли расправляться 
оба Монфора, то Гюи миновал ее и осадил было один из городков неподалеку, как 
прискакал к нему от брата гонец с предложением прибыть на помощь в лагерь под 
Пенньем. С Гюи был архидиакон Вильгельм, епископ лаонский и достаточное число 
других известных воителей.
Армия Гюи расположилась с восточной стороны Пеннья, Симон стоял на 
противоположной. Приказано было строить новые машины больших размеров, так как 
прежние не приносили почти никакой пользы. Но едва от действия этих новых 
баллист, упорно бивших по одному месту, стала появляться брешь, как многие 
крестоносные ба роны, особенно из духовных лиц, задумали разъезжаться из лагеря,
 видимо разочарованные в удаче предприятия.
Убеждения и просьбы Монфора подействовали только на архиепископа руанского. 
Между тем осажденные проявляли еще большую решимость и самоотвержение, но это 
была уже последняя агония. Из города выслали тех жителей, которые были в нем 
бесполезны, но Монфор не принял их; они радовались тому, что вообще остались 
целы и неприятельском лагере. В замке же гарнизон умирал от жажды — река, 
огибавшая город, была отрезана от осажденных; как нарочно, жара стояла 
невыносимая. Все соедини лось, чтобы стойкие защитники Пенньи потеряли 
присутствие духа, а о графе тулузском не было и слухов. Гут д'Альфар рисковал 
погубить весь гарнизон самой мучительной смертью. Чтобы этого не произошло, он 
начал переговоры с Монфором и получил согласие на свободный выход. Через семь 
недель после начала осады крестоносцы заняли Пеннь, оставленный еретиками.
Отряд, посланный Симоном, успел взять замок Марманд, а сам Монфор, выступив 
далее, осадил и разбил машинами город Бирон 20. Альбигойские воины геройски 
защищались. Вытесненные из города, они заперлись в замке. Существовала особая 
причина решимости и отваги осажденных — их начальником был рыцарь Мартин 
д'Альгэ. Эш был тот самый д'Альгэ, который уже два раза изменял родине: он 
продался Монфору и обманом увлек виконта безьерского в подземелье Каркассона. 
Он оставил католиков и таким образом изменил в третий раз. Снисходительный граф 
тулузский доверил ему замок Бирон. На этот раз он не ошибся, ибо Мартин должен 
был бороться до последней крайности. Между тем привязать к себе гарнизон он был 
не в состоянии.
Монфор не преминул воспользоваться этим и склонил к себе многих биронских 
рутьеров. Его впустили в крепость, где, вытесненный из города, засел со своими 
воинами комендант. Крепость была взята и Мартин захвачен живым. Он 
предчувствовал, что ему предстоит страшное наказание от рук беспощадного 
Монфора, и его предчувствия сбылись.
      На другой день к десяти часам утра все крестоносное воинство было в 
полном сборе перед крепостью. Назначено было совершить обряд лишения чести, а 
потом смертную казнь над пленным изменником, которого только теперь постигла 
месть за Роже Безьерского. На платформе возвышался эшафот. Д'Альгэ привели со 
связанными руками. Вряд ли у него были какие-либо искренние религиозные 
убеждения, но когда-то альбигойцы видели в нем одного из своих; во всяком 
случае, он рисковал жизнью на службе их делу. Монфор между тем не хотел считать 
его еретиком, поэтому осужденный вошел на подмостки в сопровождении двенадцати 
католических священников в белых одеждах; по одну сторону от него шел герольд в 
полном вооружении, по другую — палач огромного роста, весь в красном. Когда все 
бароны заняли свои места около эшафота, герольд развернул пергамент, на печати 
которого был изображен крест. Герольд прочел приговор, которым обвиненный 
присуждался к смертной казни за измену, предательство и клятвопреступление. По 
прочтении приговора епископ каркассонский поднялся со своего  места и предал 
осужденного анафеме; двенадцать священников запели похоронным голосом псалом: 
Deus laudem meam non tacueris??, осуждавший изменников. Пение кончилось; 
герольд трижды воскликнул:
— Палач, кто этот человек?
— Рыцарь Мартин д'Альгэ, — произносил палач в ответ на каждое воззвание 
герольда.
— Нет, — отвечал герольд, — клятвопреступник и обманщик не может быть рыцарем. 
Да не будет он более рыцарем!
      Палач вырвал меч у осужденного и воскликнул:
       — Вот меч изменника!
      Потом он стал сдирать с него все рыцарское вооружение и каждый раз 
возглашал громким голосом:
       — Вот латы, поручни, наколенники, набедренник, вот кинжал изменника!
      Когда сорван был шлем, герольд взял склянку с горячей водой и вылил ее на 
голову осужденного: это было позорное крещение — символ того, что этой водой с 
чела преступника смывалось помазание, а со щеки его рыцарский поцелуй. Потом 
палач разрубил топором щит д'Альгэ, герб его выпачкал грязью. На д'Альгэ 
накинули веревку; палач в таком виде стащил его до подножия эшафота, положил на 
носилки и накрыл их гробовым саваном. Обесчещенного рыцаря отнесли в церковь. 
Двенадцать священников окружили живого покойника и пели погребальные гимны, как 
бы прощаясь с человеком, умершим для рыцарства. После такой торжественной 
церемонии д'Альгэ положили на дровни, привязали к лошадиному хвосту и в таком 
положении, среди толпы народа, повол