в 
под его председательством. Он сам вникал в каждое дело до мелочей, невзирая на 
то, было ли оно политическое или частное. Нельзя не удивляться массе 
оставленных им писем, декретов, булл, даже если не все они составлялись 
собственно им самим. А между тем он имел еще время и желание лично с судейского 
кресла разбирать дела римских граждан и своих непосредственных подданных. 
Доступ к нему был открыт для всех; словесный судья мелких тяжб, он обсуждал в 
то же время во всех подробностях огромные государственные дела.
«На совещаниях кардинальской коллегии, — писал про Иннокентия Раумер, — он 
изучал и разбирал всякое показание с такою честностью и проницательностью, 
обнаруживал такое беспристрастие и благородство, что и теперь дошедшие до нас 
его письма, как по форме, так и по содержанию, могут служить образцом 
юридических разборов и решений» (13).
Иннокентий гармонично совмещал в себе величавость стремлений и хладнокровие 
исполнения.
Еще более мы убедимся в блестящем состоянии внеш-ней папской политики и еще 
скорее поймем упоение Иннокентия победами и властью, его веру в неизменность 
торжества, когда обратимся к другим европейским государям.
      Филипп II Август, одно прозвание которого обозначает могущество и счастье 
(14), не избежал нравственного подчинения Риму и претерпел унижения от 
Иннокентия III. Дело с Ингеборгой?? по своему смыслу должно занять одну из 
лучших страниц в далеко не всегда светлой истории папства.
      «Кудесничеством ли волшебников, наветами ли дьявола, — говорят хроникеры, 
— только король с некоторого времени без ужаса не мог видеть своей жены, 
которую так любил невестой» (15).
Эта непонятная ненависть завладела сердцем Филиппа на другой же день брака; в 
самый момент коронования зародилось в нем чувство отвращения к молодой жене. 
Когда на предложение развода со стороны короля Ингеборга ответила отказом, 
Филипп заключил ее в строгий монастырь, где ей, по его распоряжению, отказывали 
даже во всем необходимом. Ее брат, датский король Кнут IV, пожаловался в Рим. 
На представления Целестина III Филипп ответил женитьбой на красивой Агнессе де 
Меран, дочери одного из тирольских князей. Целестин отменил постановление о 
королевском разводе; ни на что большее он не решался. Не таков был Иннокентий 
III. Тут уступки и снисхождения быть не могло. Иннокентий твердо и строго 
потребовал, чтобы король возвратился к своему долгу и удалил от себя наложницу.
В декабре 1198 года в Париж прибыл кардинал Петр Капуанский. Он был готов к 
самым решительным мерам, ему были предоставлены все необходимые полномочия. Он 
вступил в переговоры с королем. Легат папы просил, убеждал, наконец грозил, 
Филипп не соглашался ни на что.
«Если позволить королю французскому, — говорил Иннокентий, — развестись с женой,
 то и прочие государи, наконец сами граждане последуют такому примеру. Таинство,
 освящаемое Церковью, сделается простым наложничеством. Зло надо остановить в 
самом начале».
В решительных выражениях он писал Филиппу:
      «Внушаемые Богом, мы непреклонны духом и неизменны в намерениях. Ни 
мольбы, ни могущество, ни любовь, ни ненависть не заставят нас уклониться с 
прямого пути; идя по царственной стезе, мы не свернем ни направо, ни налево, 
без страстей, без лицеприятия. Как бы ты высоко ни ставил свой сан и могущество,
 все же ты не можешь противостоять перед лицом не говорю нашим, а Божьим, 
которого мы, хотя и недостойные, считаемся на земле представителями. Наше дело 
есть дело правды и истины» (16).
      Это было написано в первые месяцы его папского сана. Ровно год прошел в 
переговорах. Когда все убеждения были напрасны, легату было разрешено 
приступить к действительному исполнению угрозы. В январе 1200 года французское 
духовенство собралось на собор в Вьенну. Колокола звонили погребально; иконы 
покрывали трауром; мощи убрали под спуд; у епископов и священников были в руках 
факелы. Легат в черных ризах объявил, что именем Иисуса Христа вся Франция 
предана отлучению от Церкви за грехи своего короля.
Это было первое приведение в исполнение высшего церковного наказания для 
Франции. Подобный интердикт, примененный к месту, заменял для папы 
блистательное генеральное сражение. В Риме убедились, что это средство, как ни 
мало было в нем христианского, полностью достигало своей цели.
Интердикт во Франции должен был иметь силу до тех пор, пока король не прервет 
беззаконных связей с Агнессой.
«Как только решительное слово было произнесено, — рассказывает очевидец, — стон 
печали, рыдания стариков и женщин, даже плач детей — раздирающие звуки 
раздались под сводами портиков вьеннского кафедрала. Казалось, настал день 
последнего суда».
Общий ужас овладел всеми. Вспомним, что тогда все жило религией с ее обрядами, 
и теперь целому народу было в них отказано. На французов это произвело тем 
более ужасное впечатление, что Франция впервые подвергалась такому отлучению.
Как ни препятствовал Филипп исполнению интердикта, как ни грозил конфискацией и 
смертью тем духовным лицам, которые будут вводить его, все это не принесло 
успеха, и наконец он должен был уступить папе и духу своего времени. В сентябре 
1202 года восьмимесячный интердикт был снят и вся страна вздохнула свободно — 
зазвонили колокола, открылись храмы. Исполняя волю Иннокентия, король с горечью 
произнес:
«Как счастлив Саладин, что у него нет папы».
Агнесса была удалена, но Ингеборга, конечно, не могла заменить ее в сердце 
короля. Он по-прежнему ненавидел ее и вторично посадил ее в заключение, когда 
Агнесса умерла во время родов. Пораженный смертью любимой женщины, Филипп 
последовательно вымещал свои несчастья на жене.
Иннокентий опять вступился за ее права. Его переписка с