вердости. И я верю, - 
добавил поверенный, - что мнение сие должно быть угодно Богу и людям, изучающим 
это дело непредвзято. [566] 
      Только в последние дни апреля, после отъезда Филиппа и его советников, в 
деле было произнесено последнее слово. Климент купил согласие короля, 
предоставив ему оммаж (вассальную клятву) епископского города Лиона, каковым 
Филипп стремился заручиться еще в начале своего правления. Такой успех стоил 
отказа от имущества ордена Храма, на которое ни один светский государь не мог 
законно претендовать. Французские денежные фонды ордена, в которых Филипп так 
никогда и не отдал отчета, уже наполнили высохший колодец королевской казны. 
      6 мая состоялась церемония закрытия. Климент кратко изложил итоги работы 
Собора и зачитал многочисленные буллы, относящиеся к тамплиерам, с которыми 
предлагалось обойтись по их заслугам. Смирившихся и тех, кто ни в чем не 
сознался, должны были поместить либо в старые командорства ордена Храма, либо в 
другие монастыри. Еретиков предполагалось наказать по каноническим законам, 
беглецов - перечислить, дабы они могли предстать перед судом. Климент оставил 
за собой право судить магистра, генерального смотрителя, командоров Нормандии, 
Аквитании и Кипра и камергера магистра Оливье де Ла Пена. [567] Владения ордена 
Храма в миру Папа целиком передал ордену Госпитальеров, за исключением 
госпитальеров на Иберийском полуострове. Тамплиеры Арагона и Каталонии были 
признаны невиновными Собором, который состоялся в Таррагоне, а тамплиеры 
Кастилии - Собором в Саламанке. В Португалии архиепископ Лиссабонский очистил 
рыцарей Храма от всяких подозрений, а в 1319 г. король Дионисий основал орден 
Христа, чтобы собрать братьев под старым именем Бедных рыцарей Христовых. В 
этом же году на землях Арагона, Валенсии, Каталонии, Сицилии и Корсики был 
основан орден Святой Марии Монтесской, дабы, по просьбе арагонского короля, 
собрать уцелевших тамплиеров и остатки их имущества. Папа Иоанн XXII утвердил 
оба новых института; Монтесский орден был подчинен ведению рыцарей ордена 
Калатравы, [*3] наследовавших имущество ордена Храма в Кастилии. [568] 
      Вот-вот упадет занавес по последнем акте трагедии, и главные актеры, как 
если бы их роли уже были сыграны, исчезают один за другим. Кардинал Этьен де 
Сюизи умер во Вьенне во время Собора, а немного спустя за ним последовал его 
коллега архиепископ Тулузский. Гийом де Ногаре "отправился путем всего 
плотского" 11 апреля 1313 г.; [569] хотя он все еще был канцлером, его влияние 
ослабело, и смерть его прошла почти незамеченной. Гийом де Плезиан только на 
несколько месяцев пережил своего сотоварища; он продолжал служить королю до 
самой кончины в ноябре 1313 г. [570] 
      22 декабря того же года, - после смерти обоих легистов, - Климент 
назначил трех кардиналов вынести решение по делу магистра и великих бальи: 
последнее предательство по отношению к этим людям, которых он обманывал лживыми 
обещаниями. Эти заседатели, возглавлявшиеся доминиканцем Никола де Фреовилем, 
должны были также определить судьбу французских тамплиеров; несмотря на 
предписания Вьеннского Собора, они осудили на вечное заточение тех, кто ни в 
чем не сознался. Потом, проверив материалы судебных документов, относящихся к 
магистру и трем великим бальи (командор Кипра умер), всех четверых осудили на 
пожизненное заключение - наказание много более суровое, чем постановления 
Собора, касавшиеся "смирившихся" тамплиеров. Но кардиналы слишком много знали, 
чтобы освободить Жака де Моле и его товарищей, выражавших намерение "рассказать 
иное", нежели их признания на процессе, как только позволят обстоятельства. 
[571] 
      18 марта 1314 г. архиепископ Сансский и трое кардиналов-заседателей 
представили свой приговор четырем сановникам ордена Храма на эшафоте, 
воздвигнутом напротив портала собора Парижской Богоматери; магистра привезли в 
Париж из темницы в Жизоре. На паперти собралась огромная толпа, дабы выслушать 
приговор, который должны были огласить публично. Но как только решение о 
пожизненном заключении было зачитано осужденным, магистр и командор Нормандии 
громко провозгласили невиновность своего ордена и отказались от показаний, к 
изумлению кардиналов, которые полагали, что ставится последняя точка в этом 
деле. Покуда де Моле верил обещаниям Климента, он старался держаться: потеряв 
надежду, он мог только умереть. Иноземные купцы, "находившиеся там", 
рассказывали, что магистр обернулся к толпе и "очень громко произнес, что все 
сказанное в написанном - ложь и что он ни сказал ничего такого, ни признался в 
таковых деяниях, но что они были добрыми христианами. И при сих словах сержант 
ударил его ладонью по устам так, что он [магистр] не смог больше говорить". 
[572] 
      Кардиналы снова передали де Моле и Шарне прево Парижа, который велел их 
сторожить в капелле у паперти, пока не разойдется толпа. По словам Жана де 
Сен-Виктора, кардиналы якобы хотели посовещаться об участи этих двух тамплиеров,
 но король и его совет уже были проинформированы об инциденте и приняли решение 
сжечь их как нераскаявшихся еретиков, хотя не присутствовало никого из духовных 
лиц, дабы воззвать к светской руке власти. Костер сложили на Камышовом острове, 
расположенном между королевским садом и церковью августинских монахов, на 
нынешней набережной Больших августинцев, - по странному стечению обстоятельств 
красные огни Нового моста отражаются в Сене на месте мучений Жака де Моле, 
будто для того, чтобы навечно сохранить память о нем. 
      Магистр ордена Храма приготовился умереть спокойно и даже с каким-то 
воодушевлением, что произвело глубокое впечатление на собравшихся, среди 
которых находился поэт-хронист Годфруа Парижский: свидетельство последнего тем 
более ценно, что он разделял обвинения, выдвигаемые против тамплиеров. 
      С наступлением ночи сержанты короля посадили на повозку де Моле и Шарне, 
чтобы тайком отвезти на остров. Там магистр сам, добровольно, разделся и