ще осталось пищать? 

- Я буду пищать, доколе это будет угодно господу богу, моему владыке, - 
отвечала она. 

- Нет для тебя другого владыки, - сказал он, - кроме меня. Я здесь единственный 
владыка. 

Вдруг ему стало очень холодно, ибо сердце Анны-Ми хотя еще билось, но 
постепенно леденело у него в груди. Почувствовав, что и это сердце скоро 
засохнет, он сказал Махтельт: 

- Ты пришла вовремя, прекрасная девушка! 

- Тот, кого ведет бог, - отвечала она,- всегда приходит вовремя. 

- Но кто же ты, - спросил он, - что разъезжаешь по моей земле на коне, поешь, 
трубишь в рог и так дерзко нарушаешь тишину? 

- Я благородная девица Махтельт, дочь Руля Храброго, сира де Хёрне. 

- И ты не страдала от холода, пробираясь сюда по такому снегу? 

- В роду сира де Хёрне никто не боится холода. 

- И тебе не страшно ехать рядом со мной по моей земле, куда никто не смеет 
ногой ступить? 

- В роду сира де Хёрне никто никогда ничего не боится, - отвечала она. 

- Ты отважная девушка, - сказал он. 

- Я дочь Руля Храброго, сира де Хёрне. Он ни слова не ответил, и некоторое 
время они ехали молча. 

Вдруг он надменно вскинул голову и сказал: 

- Не я ли Сильный, Красивый, Непобедимый? Не я ли всегда буду таким? Да, все 
подвластно мне в час победы. Раньше я должен был петь в ночной темноте, в стужу 
и в снег и в ветер, чтобы привлечь к себе девушек, а ныне самая прелестная, 
самая знатная и красивая пришла ко мне без зова среди бела дня. Это ли не 
гордый знак моего могущества? Кто равен мне? Никто, кроме бога. Ему принадлежит 
небо, мне - земля. Я всесилен, все живое подчиняется мне, надо всем живым я 
торжествую. И пусть обрушатся на меня вражеские полчища, молнии, громы, бури, 
меня никто не одолеет. 

- Одолеет, - ответили на эти гнусные кощунственные слова семь голосов разом. 

То было эхо "Семи великанов": громко и звучно повторило оно семь раз каждый 
звук. 

- Подумать только,-.сказал Злонравный,-эхо смеет надо мной потешаться. 

И он захохотал. 

Захохотало и эхо, хохотало долго, громко и страшно. 

Казалось, Галевину нравился этот шум, он, не переставая, смеялся, и смеху его 
вторило семи- кратное эхо. 

И Махтельт почудилось, что в лесу прячется по крайней мере тысяча человек. 

А собака Галевина очень испугалась и завыла так тоскливо, что Махтельт 
почудилось, будто в лесу воет по крайней мере тысяча собак, предвещая чью-то 
смерть. 

Конь Злонравного тоже испугался и в ужасе от хохота своего хозяина, многократно 
умноженного эхом, жалобного воя собаки и своего собственного ржанья заметался, 
встал на дыбы и, точно человек стоя на двух ногах, пугливо пря- дал ушами и, 
наверное, сбросил бы наземь Сиверта Галевина, если бы всадник не пришпорил коня 
и не заставил его помчаться вперед, минуя чащу, где царило эхо "Семи великанов".
 

Но Шиммель - и это великое чудо - даже не двинулся с места, а ведь он был 
молодой конь и легко мог испугаться. 

Когда шум утих, Галевин и Махтельт доехали дальше, изредка переговариваясь. 

И вместе они подъехали к Виселичному полю. 

  

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
О том, как Махтельт приехала на Виселичное поле.
Махтельт увидела шестнадцать повешенных девушек и среди них Анну-Ми, и все их 
тела были осыпаны снегом. 

Конь Злонравного снова встал на дыбы, забрыкался и в страхе запрядал ушами; а 
Шиммель заржал и гордо забил копытом по снегу. 

И Галевин сказал Махтельт: 

- Нечего сказать, верный у тебя друг! Радостно ржет в твой смертный час. 

Но Махтельт ничего не ответила и