к нам милостив, - продолжала она. - В этакий мороз мы сидим 
в прекрасном замке, защищенном от ветра, тепло одеты и греемся у пылающего огня.
 

- Верно, - отвечал сир Руль. 

- Но еще большую милость оказал нам господь, подарив нам таких славных, добрых 
детей. 

- И то, - сказал он. 

- Нигде не сыщешь юношу храбрее, благороднее и достойнее носить наше имя, чем 
наш сын Тоон. 

- Да, - отвечал сир Руль, - он спас меня от смерти в бою. 

- Но есть у него недостаток, - заметила дама Гонда, - он до того скуп на слова, 
что мы едва знаем, какой у него голос. По справедливости дали ему прозвище 
Молчальника. 

- Мужчине больше пристало иметь острый меч, чем длинный язык, - возразил Руль. 

- Я вижу, мессир, вы глубоко задумались: печаль и заботы - удел старости. Но я 
знаю девчурку, которая сумеет согнать морщины с вашего чела и рассмешить вас. 

- Может быть, - сказал Руль. 

- Не может быть, а наверное, - возразила дама Гонда. - Войдет в эту комнату 
наша дочь Махтельт, и я сразу увижу, как прояснится лицо моего мужа и 
повелителя. 

На эти слова Руль, чуть усмехнувшись, ответил кивком головы. 

- Да, да, когда Махтельт смеется, смеется и мой старый Руль; когда Махтельт 
поет, подпевает и мой старый Руль и радостно покачивает головой, а когда дочка 
резвится подле нас, он с улыбкой следит за каждым движением своей 

душеньки.| 

- Верно, Гонда, - сказал сир Руль. 

- Да, да, - продолжала она, - а кто у нас всегда здоров и весел? Ведь не я же, 
старуха, у которой понемногу выпадают все зубы, да и не ты, спутник моей долгой 
жизни, и не Молчальник, и не Анна-Ми, наша служанка. Как она ни мила и как ни 
пышет здоровьем, но уж очень спокойный у нее нрав, и смеется она только, когда 
ее рассмешишь. А кто же услада нашей старости, кто наш соловей, кто вечно 
порхает, бегает, прыгает, носится взад и вперед, кто поет и заливается так 
звонко и весело, будто рождественские колокола? Наша дорогая дочка. 

- Что верно, то верно, - молвил сир Руль. 

- Какое же это счастье иметь такое дитя! Ведь у нас с тобой уже холодеют ноги. 
Без нее наша жизнь была бы печальна и холод, поднявшись по нашим старым ногам 
вверх до самого сердца, остановил бы его, и нас понесли бы прежде времени на 
кладбище. 

- Да, жена, - сказал сир Руль. 

- Ах, - воскликнула она, - всякая другая знатная девица мечтала бы о 
воздыхателях и о том, чтобы найти себе мужа при дворе графа Фландрского. Но 
наша милая девочка об этом не помышляет. Она любит только нас и свою служанку 
Анну-Ми. С ней она неразлучна, как с сестрой, с ней она любит пошалить и 
посмеяться. 

- Верно, - сказал сир Руль. 

- Да, да, - подхватила она, - все ее любят, почитают и превозносят: пажи, 
оруженосцы, рыцари, юные ратники, слуги, крестьяне. Такая она веселая, живая, 
добрая, а уж скромница - другой такой не сыскать! Все в ней души не чают. Чего 
там! Даже Шиммель, наш красавец-конь, и тот бегает за ней, как собачка. Стоит 
ему увидеть ее, как он сразу начинает радостно ржать. Только из ее рук берет он 
ячмень и овес, а у других - ни зернышка. Она обращается с ним, как с человеком, 
и частенько подносит ему кружку клауварта, который он пьет с удовольствием. Он 
понимает каждое ее слово, но ей нельзя быть с ним слишком строгой, не то у него 
выступают на глазах слезы