общество верных друзей, согласившихся ради меня оставить Святой город 
и последовать сюда, в припортовую клоаку.
— Я стану бывать при дворе, — просто пообещал Рено Шатильонский и, низко 
поклонившись, вышел.
Некоторое время принцесса сидела в задумчивости. Данже пытался заглянуть ей в 
глаза, чтобы напомнить о том, что надлежит еще закончить кое какие дела.
— Да, — очнулась Изабелла от своей задумчивости, — приезд графа вызывает у меня 
подозрения и опасения. Сделай так, Данже, чтобы за ним следили постоянно.
— Да, Ваше высочество.
— Но очень осторожно, очень: в мои планы не входит оскорблять этого человека.
— Кто же его мог подослать? — раздумчиво произнес секретарь-мажордом.
— Не исключено, что сам дьявол, — тихо произнесла принцесса.
— Что вы говорите, Ваше высочество?
— Я спрашиваю, что там у тебя еще?
— Очередное письмо к Гюи де Лузиньяну отсылать?
— Конечно, что за вопрос, Данже!
— Сюда, Ваше величество, сюда, — низко кланяясь, невзрачный, низкорослый монах 
приоткрыл сводчатую деревянную дверь перед монархом. Из помещения, в которое 
предстояло войти Бодуэну IV, донесся сдержанный, приглушенный гул, как будто 
шум слегка волнующегося моря.
— Надвиньте капюшон пониже, Ваше величество, как это делают наши служители, и 
идите за мной. Если вас будут окликать — не обращайте внимания. Среди больных 
довольно много умалишенных. Не смотрите в их сторону.
Монах показал, как именно следует натянуть капюшон и прошел в проем двери, 
делая приглашающий жест. Король Иерусалимский последовал вслед за ним.
Как и все жители его королевства, его величество много слышал о знаменитом 
госпитале Святого Иоанна, и отзывы эти носили, по большей части, восторженный 
характер, и неудивительно. Слава о главном предприятии Иоаннитов давно 
перешагнула границы Иерусалимского королевства, о нем слыхал самый нищий из 
христианских паломников, чудом забравшийся на борт генуэзского корабля, 
следующего в Аккру или Аскалон. Более того, о нем были наслышаны и в 
сарацинских странах. Сам Саладин выражал публичное восхищение тем, как 
поставлено медицинское дело у госпитальеров. А он знал толк в медицинском 
обхождении, ибо его личным врачом был великий Маймонид.
Войдя под высокие, гулкие своды, король был потрясен размерами открывшегося ему 
помещения. Слава госпиталя была не только заслужена, но может быть даже и 
преуменьшена. Главная больничная зала была длиною в восемьдесят, а может быть и 
сто шагов. Шириною в сорок, как минимум. Своды были почти также высоки как 
купол средних размеров собора. Впрочем, помещение и строилось для богослужебных 
целей. К 1185 году планы архитекторов и строителей времен первого крестового 
похода уже забылись.
Само собой разумеется, главная лечебная зала обладала соответствующей акустикой,
 так что каждый стон, крик или даже глубокий вздох, получал вторую жизнь под 
большими сводами. Больные лежали на деревянных топчанах в восемь рядов. Между 
этими рядами передвигалось двадцать или тридцать монахов, одетых также как 
король и его спутник. Они ухаживали тем, кто не мог встать, а таких здесь было 
большинство. Они давали им прописанное лекарство, выносили судна с 
испражнениями, раздавали пищу и выполняли простейшие лекарские назначения. Для 
того, чтобы, например, пустить кровь, приходилось, звать врача.
Король, увидев это, без всякого преувеличения море человеческого страдания, 
замер, растеряно оглядываясь. Красные полотнища с белыми крестами на стенах, 
распятия. Свет падал на все это больничное «великолепие» из шестнадцати узких, 
но очень высоких окон, облюбованных голубями. Птицы добавляли обертона своего 
воркования к общему нестихающему гулу.
И еще, что обращало на себя внимание — сильнейшая вонь, несмотря на огромный 
объем «палаты» и отсутствие витражей во многих окнах. Запахи прежних больных и 
их болезней слежались и утрамбовались здесь, нынешние пациенты тоже пахли не 
амброй и сандалом. Его величество поморщился и почувствовал, что кто-то ухватил 
его за край ремешка, которым была подпоясана сутана. Он увидел худого, 
заросшего как Иоанн Креститель, человека, он тянул к своему монарху свободную 
руку, странно улыбаясь и обнажая осколки зубов. Понять, что ему было нужно, 
король не мог, в нем пробудилось брезгливое чувство, но он не знал, можно ли 
его проявить. Местный Вергилий уже отошел достаточно далеко. Обернувшись, он 
увидел, что происходит и стремительно бросился обратно.
— Чего он хочет, я ничего не понимаю, — спросил Бодуэн.
Вместо ответа монах резко наступил подошвой своей сандалии на прицепившуюся к 
его величеству руку. «Иоанн Креститель» заверещал и стал отползать к своему 
месту. Пятеро или шестеро разномастных больных, заинтересовавшихся этой сценой 
и даже привставших на своих лежаках, тут же стали укладываться и демонстративно 
отворачиваться, видимо успели освоить, что монахи в этой больнице всегда правы.
— Идемте, Ваше величество, идемте! — очень тихо, но очень настойчиво прошептал 
монах-госпитальер.
— Так чего он от меня хотел?
— Я объясню вам позже.
По широкому проходу между рядами лежаков, переступая через лужи мочи, стараясь 
не зацепиться за туловища тех, кому не нашлось места на топчане, король с 
провожатым пересекли залу и попали в неширокий темный коридор.
— Осторожно, Ваше величество.
Впере