даже на нейтралитет не можем.
— Почему?
— Помимо гарнизона или расположенной по соседству капеллы, в этих городах есть 
наши ростовщики и откупщики, и шпионы, которые уверовав в свою неуязвимость и 
обнаглев, не скрывают, кто они такие. В округе промышляют разбойничьи шайки с 
которых мы берем дань. И, если еще два года назад мало кто догадывался об этом, 
то теперь мало кто не догадывается. Граф де Торрож не внял нашим 
предостережениям и шайки эти расплодились сверх всякой меры. Иногда они грабят 
даже церкви.
— Можно распустить слух, что это сарацины, — заметил брат Кьеза.
— Но мечети они грабят также, не пропускают и синагоги. И получается так, что 
иудеи, сарацины и христиане не успокаиваются тем, что их постигает равное 
поругание, но ненавидят Храм с утроенной силой. В портах положение еще хуже, — 
указка пролетела от Мертвого моря к левому краю стола, залитому водой, — здесь 
вся торговля переходит в руки ставленников ордена, а владение ею оставляет 
скрытые, разумные формы и выливается в формы куража, непристойного глумления 
над совестью и здравым смыслом. Что я вам говорю, вам ли не знать наших господ 
рыцарей, особенно во хмелю и корыстном угаре.
Брат Аммиан заметил:
— Мы достаточно наслушались сетований и жалоб. Пора предложить какой-то выход 
из этого положения, иначе бунт всех и вся против ордена неизбежен.
— Я неоднократно объяснял графу де Торрожу, что происходит, и к чему ведет его 
неумная политика. А ведь тогда положение было много легче, чем ныне. И во время 
выборов я нарисовал впечатляющую картину перед магистрами провинций.
— Они вняли вам? — поинтересовался брат Кьеза.
— Нимало. Произошло самое худшее. Мне никто не возражал, ибо трудно возражать 
против очевиднейших фактов и логики. Тем более, насколько мне известно, а 
известно мне весьма многое, и во Франции и в Испании, и в Португалии, положение 
сходное. Государи готовы объединиться с самыми непримиримыми своими врагами для 
борьбы против наших невидимых, но перестающих быть тайными пут.
— Вы правы, брат Гийом, нас погубит даже не гордыня, так как она трактуется 
отцами церкви, а особый род спеси, болезни залепляющей духовные очи, — вздохнул 
брат Кьеза, — мы богаче всех в мире, мы сильнее всех в мире, это значит только 
одно — мы обязаны больше всех думать о судьбах этого мира.
— В частном разговоре любой из носящих плащ и даже имеющих перстень, готовы это 
признать, но в повседневной своей жизни, в ежесекундных столкновениях с людьми 
и обстоятельствами, голос глубинного разума глохнет и соблазн торжествовать над 
противником, явно побеждает желание управлять им тайно, — сказал брат Аммиан.
Де Труа опустил глаза, чтобы не встретиться взглядом с братом Гийомом. 
Справедливость полученного им выговора казалась ему все более несомненной.
— Да, братья, — сказал человек с указкой, — я не уверен, что наши воинственные 
гордецы довезут укоры совести, полученные во время тайных собеседований, хотя 
бы до побережья Святой земли. И лишь только их галеры отчалят, мысли примут 
привычное саморазрушительное направление. И это тяжело осознавать. А ведь 
каждый пейзан знает, что от лозы можно получить только столько винограда, 
сколько она может дать, и бесполезно ее хлестать, побуждая родить щедрее или 
чаще. Убить можно, убедить — нет. Мы ведь имеем дело со стадом, пока покорным, 
но в целом опасным.
В этом месте де Труа решился вступить в разговор.
— Но тогда, брат Гийом, несколько странно выглядит ваше ходатайство на выборах 
за графа де Ридфора, человека менее всего способного действовать в границах 
наших высших замыслов. Граф де Торрож был в сравнении с ним человек 
благоразумный.
Брат Гийом в задумчивости задел своей тростью «морскую гладь» в районе Аскалона,
 создав в мгновение ока бурю, способную уничтожить флот самой воинственной в 
мире державы.
— Сейчас я подхожу к главному моменту в своих рассуждениях. Вы правы, брат Реми,
 на первый взгляд мое споспешествование этому безумному кавалеристу, чудом еще 
в юности не сломавшему себе шею, выглядит нелогичным, но только на первый 
взгляд. Ибо то, о чем я говорю вам, братья, мне стало понятно еще полтора года 
назад. Именно тогда я, взвесив все за и против, пришел к выводу, что обычными 
средствами начавшийся процесс не остановить. Пусть мы где-то отыщем 
разумнейшего во всех отношениях великого магистра и в помощь ему подберем таких 
же светочей тамплиерского рыцарства, для всех орденских областей. Даже если 
произойдет такое чудо, ничего не изменится, ибо каждому из магистров нужны, для 
полноценного управления, сенешали и маршалы, прецепторы и комтуры, капелланы и 
приоры, нужны рыцари, оруженосцы, писцы и кузнецы. Чтобы сделать жизнь такой, 
какой она была во времена Гуго де Пейна, нужно переродить все тело ордена.
— Это невозможно, как невозможно переменить время, — сказал брат Аммиан.
— Если не пытаться это сделать, то это не произойдет, — признал говоривший.
Указующая трость метнулась в ту сторону, где должна была бы на «карте» 
находиться Европа.
— Нужен новый крестовый поход.
— Крестовый поход?! — в один голос воскликнули слушатели.
— Да, он обновит и орден и весь христианский мир, внутри которого вынужден пока 
существовать Храм.
Воспоследовало довольно длительное молчание. Трость оратора упиралась в Аккру, 
словно указуя то место, где и следует высадиться новому латинскому воинству.
— Не представляю, есть ли более невыполнимая задача, чем эта, — сказал брат 
Аммиан.
— Не проще ли сразу взяться за организацию второго пришествия, — хмы