это его не удовлетворило. Пробовал он приобщиться к 
арабской учености и посвятил этому несколько лет в наилучшем дамасском медресе, 
но духовной жажды своей не удовлетворил. Очень рано жизнь стала казаться ему 
пустой, нелепой, науки ничтожными, а люди утомительными. Ему стало казаться, 
как это часто бывает в юности, что поток существования обмелел, и вот оно, его 
унылое дно. В каждом веке и даже в каждом десятилетии рождаются люди с таким 
душевным складом, и, по каким-то звездным законам, конец двенадцатого столетия 
был особенно богат подобными всходами. А раз есть всходы, то, стало быть, есть 
основания ждать жатвы. И вот однажды, когда разочарованный Исмаил по своему 
ленивому обыкновению сидел под дикой сливой на берегу пересыхающего ручья, 
скрываясь от отца и ядовитых паров его красильни, подошел к нему один 
интересный человек, в небогатой одежде и с улыбкой на тонких, как потом 
оказалось, сладкоречивых устах. Завел этот человек беседу с рассеянно 
возлежащим на сухой траве юношей и, через каких-нибудь два часа, беспечный 
негодник, отлынивающий мусульманин, любитель отвлеченных и бесплодных 
философствований, разочарованный лоботряс исчез: вместо него появился страстный,
 новообращенный исмаилит, яростно взыскующий очередных откровений новой веры. 
Бродячий проповедник прекрасно знал свою работу. Даже не подумав о том, чтобы 
зайти домой проститься с кем-нибудь, Исмаил двинулся вслед за ним, буквально 
подпрыгивая от переполнявшей сердце радостной истовости.
Дорога оказалась не слишком длинной, спустя, наверное, неделю, на двадцатый 
день месяца мухаррама, новообращенный прибыл в загадочный горный замок, где его 
объединили с четырьмя юношами примерно одного с ним возраста. Все они были из 
разных мест исламского мира. Один из Египта, другой из Кашгара, остальные не 
считали нужным распространяться на тему места своего рождения. Они жили в одной 
большой комнате без окон, спали на жестких циновках и получали самую скудную 
пищу. Сначала никто к ним не приходил. А затем появился Синан. Он начал 
говорить с ними, и речи его были еще более поразительны, чем речи его 
проповедников. Он не походил на муллу, в его словах помимо истины светилась еще 
и сила. Он отвечал на все вопросы, и ответы его поражали в самое сердце. Он им 
предложил нечто вроде договора, он требовал полного подчинения, а взамен 
предлагал немало — рай.
Они все готовы были верить ему, но даже столь жаждущим душам требовалось нечто 
сверх слов. И он как будто понял это, или может быть знал заранее, что им это 
потребуется.
Однажды утром он сказал, что покажет им рай. Хоть завтра. Они очень хотели ему 
верить, но они сомневались. Исмаил сильнее прочих желал уверовать в учителя до 
конца и поэтому его сомнения гнездились особенно глубоко. Он легко отрекся от 
божественного Корана и согласился с тем, что истина находится в устах Имама. Он 
с охотой проклял абассидов-узурпаторов и признал истинными имамами и 
наследниками пророка потомков Али. Но какая-то холодная сила, игла сомнения, 
посверкивала на дне его сердца.
И тогда Синан перешел от слов к делу. Прежде чем повести своих фидаинов в рай, 
он решил познакомить их с тем, кто в раю этом побывал совсем недавно. 
Новообращенные собрались в главной зале замка, где перед креслом имама на 
большом серебряном блюде лежала отрубленная голова. Она была в кровоподтеках и 
облеплена опилками, пропитанными кровью. Несмотря на это, они все узнали эту 
голову. Она принадлежала одному из фидаинов, недавно отправившемуся по заданию 
Старца Горы Синана в город Тивериаду. Там его схватили, и, по приказанию 
комтура Тивериадской крепости, обезглавили. Естественно он попал, как и было 
обещано ему Синаном, в рай.
— Хотите я оживлю его и он расскажет вам о том, каково ему там? — спросил 
Старец Горы у собравшихся в зале юнцов. Конечно же все они хотели этого и хором 
прошептали:
— Да.
Синан протянул к окровавленной голове свои сухие жилистые ладони и замер так на 
несколько мгновений, произнося одними губами бесшумные слова заклятий. И чудо 
произошло, голова очнулась, захлопала веками и судорожно задышала.
— Гасан, — обратился к ней Старец, — расскажи нам о том месте, где ты сейчас 
находишься.
И последовал рассказ. Отрубленная голова жутко улыбалась и можно было понять, 
что открывшиеся ей там видения прекрасны. Все — и гурии, и яства, и 
божественные вина были описаны в подробностях.
— Хочешь ли ты вернуться в наш мир, Гасан? — было спрошено у головы напоследок.
— Нет, нет, повелитель, — испугалась голова, — не делай этого, за что ты хочешь 
меня наказать, я верно служил тебе.
— Что ж, — кивнул Синан, — будь по твоему.
Голове было позволено умереть окончательно. Новообращенные были потрясены, всем 
им показалось, что они находятся в состоянии некоего опьянения. Они отнесли это 
на счет удивительного эффекта, произведенного зрелищем отрубленной головы.
Синан не ограничился этим, спустя некоторое время Исмаил получил возможность 
лично удостовериться в том, что волею Старца Горы он может оказаться в 
настоящем раю. Случилось это следующим образом: задремал он как-то днем, лежа 
на циновке в своей комнате. А очнулся в божественно прекрасном саду. Вокруг 
пели райские птицы райскими воистину голосами, росли смоковницы и ореховые 
деревья, прямо под их ветвями стояли столы, полные самых изысканных и даже 
невиданных яств и вин. Поскольку одной из особенностей жизни фидаинов было 
строжайшее воздержание, чувство голода не оставляло молодой организм никогда. 
Исмаил с радостью набросился на пищу и вино. Когда он совершенно насытился, 
скучать ему отнюдь не пришлось, ибо тут же из ласковой сени сада появились две 
гурии в прозрачных одеждах и тут