враг ордена. Враждебность эта возникла из малого, неполного 
знания, и после, скажем, этого разговора вы этих шагов совершать не стали бы. 
Самое поразительное заключается в том, что вы, стараясь ордену навредить, 
принес ли пользу. Или, по крайней мере, выполнили работу к этой пользе служащую.

— Я убил барона де Кренье.
— И посылая вас туда, я знал, что вы это сделаете. Не сохранять же вам в живых 
человека, осведомленного о вашем прошлом. Он, правда, пытался помочь вам, когда 
вы прислуживали ему, но… но мы договорились тем морали не касаться.
Де Труа усмехнулся.
— Но я также зарезал и ассасина, с которым встречался де Кренье.
Монах кротко вздохнул.
— Я вам больше скажу, вы убили и графа Раймунда Триполитанского, причем сделали 
это так, чтобы все подумали — это дело ассасинов. Насколько я понимаю, вы 
хотели цепочкою этих подтасовок поссорить Орден с замком Алейк, и, видимо, был 
момент, когда вам казалось, что для раздувания этой вражды вы сделали почти 
достаточно. А вот как обстоят дела в действительности — смерть великого 
христианского воина Раймунда Триполитанского в настоящий момент весьма выгодна 
Храму, ибо он недавно вступил в коалицию с госпитальерами, нашими самыми 
исконными и серьезными врагами. Что же касается ассасинов, у вас с ними особые 
счеты — это я понял сразу. Я даже не стану настаивать, хотя мог бы, чтобы вы 
немедленно отчитались по этому поводу, вы сделаете это сами. И я не пытки 
какие-то имею в виду. Отношения нашего ордена с этой воинственной исмаилитской 
сектой начались сравнительно давно. И до сих пор были взаимовыгодными. Но, с 
недавних пор, Старец Горы, проведав конечно же, о тучах, которые сгущаются над 
Храмом, стал позволять себе некоторые огорчительные небрежности по отношению к 
нам. Он поспешил сделать вывод о том, что в очень скором времени коалиция во 
главе с графом Д'Амьеном, раздробит нам голову. Настало время припугнуть его, а 
может быть и наказать.
— Каким же образом тут уместна смерть Раймунда Триполитанского?
— Поднимется волна народного возмущения против убийц ассасинов, война против 
них будет носить популярный характер, что, согласитесь, лучше, чем наоборот. 
Труп Раймунда, таким образом, дважды полезен.
Брат Гийом встал, размял затекшую спину, присел несколько раз. Потом подошел к 
квадратному отверстию, в котором плескалась вода и, толкнув ногой каменную 
плиту, закрыл его.
— Ну что вы мне, наконец, ответите, молодой человек?
— Не понимаю, — тоже встал шевалье.
— Уже несколько часов я уговариваю вас вступить в орден тамплиеров и до сих пор 
не получил вразумительного ответа. Лично мне мои собственные аргументы за это 
вступление кажутся убедительными.
— А разве у меня есть выбор.
— Конечно, — удивился брат Гийом, — вы можете или вступить, или отказаться.
— А если я откажусь.
— Вас немедленно убьют.
— Кто же в такой ситуации отказывается — саркастически хмыкнул шевалье.
Брат Гийом помрачнел, его, видимо, разочаровывал такой поворот разговора.
— Надеюсь вы понимаете, что вы не первый, кто прошел весь длинный путь от дна 
гниющей ямы до вершины относительного просветления. И были такие кто 
отказывался, как это не странно прозвучит, от дальнейшего движения в свет. За 
этим всегда стоят глубокие религиозные причины, запавшие в основание души 
искажения истины. Для них физическая смерть была более предпочтительным выходом,
 чем то, что им предлагалось. Лично я воспринимаю эту внезапную жертвенность, 
как слабость, как боязнь истины, леденящего ее дыхания. Она прекрасна, но 
холодна. Вы понимаете, о чем я говорю? Христианская могила тепла, как овечье 
подбрюшье, в сравнении с нею. Тяжко знать и видеть — благо человека — 
наслаждение слепотой.
— Я понимаю, о чем вы говорите. Мне нужно привыкнуть к своему новому состоянию. 
Ведь вы предлагаете мне войти в тайное тайных, в святая святых ордена, в 
нарушение всех правил.
— Что вы имеете в виду? — поморщился брат Гийом.
— Я, как вы знаете не родовит.
— Я тоже всего лишь сын корабельщика.
— Я урод.
— Мое уродство просто менее заметно.
— Я никогда не носил креста и пролил много христианской крови.
— С трудом можно найти христианина, который бы этого не сделал.
— Я ассасин!
— Не так давно я предсказывал вам, что вы сами в этом признаетесь.
— Тогда, — шевалье сглотнул слюну, — тогда я согласен!
Брат Гийом еще раз пот