ища, милое развлечение. И вот принесение клятвы 
состоялось. Вас подняли бы с колен, уже немного возбужденного значительностью и 
грозностью произнесенных слов и ввели бы в зал заседаний капитула в 
сопровождении двух братьев. Примерно так же протекает и обряд внешнего 
посвящения. Только здесь вас бы ожидали и другие братья, и другое помещение, и 
другие таинства. Первое, что вы бы там нашли, это распятие Христово и вам 
сказали бы, что в него верить не надо и, просто, глупо, а отныне даже и 
преступно, ибо Христос был лжепророком, лишенным всякой власти, действовавшим 
лишь по наущении своей мелкой человеческой гордыни и невразумительного ума. 
Примерно то же говорят исмаилитские учителя правоверному мусульманину 
относительно священной книги Коран. Никакой он, мол, божественной природой не 
обладает и слушать надобно только учителя, истолковывающего какое-либо место из 
Корана, в этом настоящая истина.
По спине шевалье побежала струйка холодного пота, когда он услышал об 
исмаилитах, случайно это сказано или намерено? Ответа на этот вопрос у него не 
было и поэтому он решил не реагировать никак на эти слова.
Брат Гийом достал из-за пазухи баклажку, сделанную из сухой тыквы, звучно 
открыл пробку и отпил несколько глотков, после чего продолжил.
— Далее бы вас подвели к прецептору, последний бы вынул из крепко запертого 
футляра странную фигуру, название которой греческое — Бафомет, что переводится, 
как крещение мудростью. Фигура эта выглядит дико для глаза видящего ее впервые, 
и, что самое поучительное, разным людям она представляется разной. Иногда это 
череп, украшенный золотом и серебром, иногда голова старца с большой бородой, 
щеки и лоб золотые, а глаза из карбункулов. Кто-то говорит, что у фигуры два 
лица, а кто-то — три. Некоторые видят четыре ноги. Утверждают даже, что эта 
статуя о трех головах, иногда посвященному сообщается, что это Бог, создатель 
всего мира, иногда что друг Бога, но при всех различиях, возникших в головах 
воспринимающих людей, это всегда Бафомет, и только Бафомет. Прецептор, 
доставший голову, должен сказать одну обязательную фразу, указывая на фигуру: 
"Верь ей, ей доверься, и благо тебе будет! " Во время этой речи вы должны были 
бы с непокрытой головой склониться до земли, выражая этим почтение идолу. Но то 
еще не все.
Брат Гийом еще раз отхлебнул из баклажки.
— Далее последовал бы акт опоясывания «поясом Иоанна». Вас бы обвязали белым 
шерстяным шнуром, который через прикосновение к идолу, делается талисманом, 
поэтому, посвященный не должен никогда более снимать его, чтобы постоянно 
находиться под охраной волшебной силы в нем заключенной. К тому же пояс этот 
служит тайным отличительным знаком, по которому посвященные узнают друг друга и 
допускаются к мистериям ордена. Но и это, — монах потер переносицу тонким 
бледным пальцем, — еще не конец обряда посвящения. Вам бы объяснили далее, что 
вы, пренебрегая своим ложным человеческим достоинством, должны приложиться 
своими губами к срамным и нечистым местам тела прецептора и присутствующих 
братьев, закрепляя этим, на первый взгляд, унизительным актом свое теперь не 
только духовное, но и физическое с ними сродство. Этим, кстати, вам бы дали 
понять, что никакие запрещенные монастырским уставом формы общения между 
братьями не запрещены. Надобно сказать, что у того разрешения, помимо 
сакрального смысла, есть еще практический. Считается, что сохранение тайны 
посвящения таким образом обеспечивается замечательно, ибо нет риска, что братья 
общаясь с женщинами, все выдадут им.
После некоторого молчания шевалье сказал.
— У меня создалось впечатление, что вы сами, брат Гийом, не слишком одобряете 
все то, о чем только что говорили.
— Отнюдь. Вернее я так скажу, практическую пользу, приносимую сим сложным и 
своеобычно обставленным действом, я и признаю и, одобряю. Если таким образом 
можно держать в узде большое количество богатых, родовитых и необузданных 
господ — слава высшим силам. И что мне от того, что содомируемый сейчас в 
катакомбах капитула новый тамплиер пребывает в восторге от факта приобщения к 
великой и тайной силе. Пусть себе ошибается на здоровье и в удовольствие. 
Согласитесь, больше верят тому врачу и той гадалке, что дороже берет. Так и тут,
 настоящее возвышение человек обретает или думает, что обретает, через 
противоестественное унижение. Я то знаю, что суть в другом.
Шевалье почувствовал, что ему становится жарко. Его взволновал не столько сам 
рассказ о содомских тайнах тамплиерства, сколько отношение к ним этого монаха. 
Реми де Труа спрашивал себя — почему он со мной так откровенен? Реми де Труа 
чувствовал, что решение, принятое им черной ночью над трупом неизвестного 
ассасина в лесу, возле источника св. Беренгария, начинает расплываться, теряя 
свой смысл. Опять впереди мертвое море опасной неизвестности.
— Ну, наконец-то, — удовлетворенно сказал брат Гийом.
— Что, наконец-то? — почти огрызнулся собеседник, сверкая глазами.
— Наконец-то, я пробился сквозь выращенную вами на душе броню. Признаться, я 
просто любовался тем, с какой легкостью вы приняли известие, о том, что никаких 
сокровищ вам не получить. Приятно лишний раз убедиться, что не ошибся в 
человеке.
Маска на лице шевалье де Труа застыла в опасливом оскале, было видно, что 
смятение взвилось в нем снова. И он опять не знал, что говорить.
— Да, да, вы что-то предчувствуете и в правильном, мне кажется, направлении.
— Ну так говорите же. Я признаю, вы одержали надо мною победу, так не тяните и 
объяснит