уков, никаких отблесков кострищ.
У входа спросили у шевалье пароль приглушенным голосом, он ответил столь же 
приглушенно и был впущен.
За воротами ему сразу помогли сойти с коня и шепнули на ухо, что он может о нем 
не беспокоиться.
Здесь тоже царил мрак, но уже ощущалось присутствие большого количества людей. 
Они или стояли небольшими темными группками, или передвигались неторопливо и, 
по возможности, бесшумно.
Шевалье направился к тому месту, где несколько часов назад беседовал с братом 
Гийомом, в платановую рощу, и здесь было все то же. Люди в темных плащах, едва 
слышные голоса. Он огляделся; слева от него, как раз в том месте, где, должно 
быть, находился вход в указанный братом Гийомом собор, горело два перекрещенных 
факела. Это был условный знак, туда следовало направить свои стопы тому, кто 
собирался принять участие в процедуре тайного посвящения.
Ждать пришлось недолго. По темной, разреженной толпе, напитавшей платановую 
рощу, прошел, наподобие легкого ночного ветерка, какой-то слух и вся темная 
масса стала постепенно, не торопясь, но неуклонно сдвигаться в сторону 
перекрещенных факелов.
Монах говорил, что сегодня должны принять посвящение несколько десятков человек.
 Во дворе капитула народу было в несколько раз больше. Видимо, здесь были и те, 
кто будет осуществлять прием. Так или иначе, при таком скоплении народа, вряд 
ли кто-то обратит внимание на отсутствие одного претендента, а если заметят и 
захотят задать вопросы по этому поводу, то уж точно отложат это дело до утра. К 
утру шевалье рассчитывал быть уже далеко от Иерусалима.
Ночь была жаркая и влажная. Покрывало темноты было соткано из мириадов цикадных 
трелей, легкие порывы ветра приносили сладковатые запахи ночных субтропических 
соцветий.
Ничего из этой ночной роскоши де Труа не замечал. Мягко ступая в своих кожаных 
германских полусапожках, он двинулся в сторону, противоположную той, что влекла 
всех остальных. Он хорошо ориентировался в темноте и даже ощущал ее своей 
союзницей.
Наконец, вот они эти рудиментарные колонны и чернильно-черная щель между ними. 
С неудовольствием де Труа обнаружил, что у него дрожат руки. Теперь уж 
волноваться глупо. Что и кто может ему помешать?
И он шагнул из темноты во мрак.
В каменной прорези было еще жарче и влажнее. И неудивительно, она вела к 
подземным резервуарам с водой, испокон веку запасаемой на случай внезапной 
осады. Сбежав по трем скользким ступенькам, де Труа, следуя указаниям 
Бодуэновой таблички, сразу же повернул направо. Под ногами хрустела какая-то 
зелень, остро пахло раздавленными растениями. Теперь еще один поворот направо, 
ибо, если повернешь налево, то окажешься на дне глубокого отвесного колодца в 
компании двух несимпатичных скелетов.
Еще две ступеньки, после этого нужно быть осторожным, свод становится совсем 
низким, несколько метров пришлось, вообще, ползти на животе. Дышать стало 
тяжело. И становилось все тяжелее. Воздух в этой каменной глотке не менялся, 
видимо, годами. Но потерпеть надо. Если верить плану прокаженного короля, он 
уже прошел большую часть предварительного лабиринта. Здесь надо как следует 
ощупать стену. Да, вот она каменная кладка, король утверждал, что разрушить ее 
не составит труда. Камни здесь, едва-едва, только для виду, сцеплены раствором. 
Хитроумные и пытливые братья-тамплиеры видимо не раз добирались до этого места 
и, обнаружив, что дальше пути нет, дальше лишь главная водная цистерна, 
выдолбленная в скале, поворачивали назад. Они не стали замуровывать этот канал 
наглухо из соображений, кажется, вентиляции, чтобы вода не протухала.
Несмотря на ненастоящий характер кладки, шевалье пришлось попотеть. 
Прихваченный им с собою лом, оказался не железным, а бронзовым, на него нельзя 
было налегать как следует — гнулся. Работать приходилось на четвереньках, 
упираясь спиною в шершавый свод, обливаясь потом, срывая кожу с рук.
Выломал-таки, сначала один камень, потом второй. Пахнуло прохладой и влагой, 
где-то в полном мраке впереди — ощущалась вода. Ощущалась не как какая-нибудь 
лужа, а как огромная, затаившаяся тяжесть.
Шевалье почему-то вспомнилась его схватка с Мертвым морем. Тогда он потерпел 
поражение, сейчас предоставляется случай настоять на своем.
Де Труа стал раздеваться, оставил на себе только сделанную по эфиопскому 
образцу набедренную повязку. В ней был спрятан набор самых необходимых вещей. 
Нож и яд. В руках он держал свой бронзовый лом, его роль в этой жизни еще не 
была сыграна до конца. Одежду шевалье обмотал вокруг одного из камней и бросил 
в воду, дабы скрыть следы. Вода равно