гатых людей 
Палестины вонзился золотой кинжал.
Шевалье не дал графу упасть на спину и тем самым смазать картину преступления, 
он уложил его лицом вниз. Развязал один из белых кошельков и высыпал его 
содержимое на спину поверженному, чтобы не возникло никаких сомнений 
относительно мотивов убийства. Не ограбление.
Проделано все было очень быстро и бесшумно. Старая сноровка восстанавливается 
быстро. Когда в комнату вбежал оруженосец с известием, что лошади оседланы, он 
застал только что описанную картину, за вычетом актера, сыгравшего роль 
ассасина.
— И на что вы теперь рассчитываете де Созе? — ехидно спросил великий провизор, 
барабаня пальцами левой руки по столу.
— Не знаю, мессир, — подавленным голосом отвечал рыцарь, — может быть на 
христианское снисхождение.
Лицо Д'Амьена исказила судорога.
— Снисхождение? Вы сказали снисхождение?!
— Да, мессир. Вы велели нам убить Рено из Шатильона, мы честно пытались это 
сделать. Двое погибли, я изувечен, — де Созе поднял правую руку и из рукава 
показалась то, что осталось от кисти. Было видно, что эта демонстрация 
доставляет рыцарю боль.
— Мне кажется, что сослуженная нами служба стоит трехсот бизантов.
— Вы должны были не попытаться убить Рено, а убить его. Надо было подумать 
головою, раз плохо работают руки.
— Мессир…
— Нет, нет и нет, я не считаю, что долг уплачен. Меня не интересует количество 
пролитой вами крови. Я знаю только, что Рено жив и приятно проводит время в 
объятиях красавицы Изабеллы.
— Всегда считалось, что орден госпитальеров собирает деньги с богатых, чтобы 
лечить нищих, но теперь меня мучит вопрос, куда сей достославный орден девает 
деньги, которые он выжимает из нищих?
Д'Амьен брезгливо поморщился.
— Неуместное острословие сгубило много людей, и вы, дорогой де Созе, по всей 
вероятности, присоединитесь к этим господам.
— Так или иначе, денег у меня нет, — усмехнулся рыцарь.
— Зря вы думаете, что я этого не знаю, и зря вы надеетесь, что отсюда 
отправитесь в долговую тюрьму, где вас смогут подкармливать ваши наваррские 
друзья. Нет.
Де Созе побледнел.
— У ордена госпитальеров, вечно пекущегося, по вашему тонкому замечанию, о 
споспешествовании болящим нищим, есть неподалеку от Тивериадского озера соляные 
копи, дающие нам небольшую толику необходимых нам средств. Вот туда вы 
отправитесь отрабатывать не только свой собственный долг, но и те деньги, что 
должны остались ордену ваши друзья, столь благоразумно и своевременно ушедшие 
из жизни. Увести.
Последнее слово было обращено к двум вооруженным людям, стоявшим у дверей. 
Когда де Созе уволокли вместе с его проклятиями в адрес «святош-кровопийц», 
Д'Амьен откинулся на высокую спинку кресла. Набранная из полудрагоценных камней 
планка, приятно холодила затылок. Граф был недоволен собой. Сорвался, все-таки 
сорвался. Негодяи и ослы! Втроем не смогли прирезать одного бабника. Теперь уже 
поздно. Правда говорят, что Изабелла девица — хотя какая она теперь девица! — 
благоразумная и преамбициозная. Очень уж она хочет стать королевой, и не может 
не понимать, что роковой Рено не приобретение, а препятствие на ее пути к 
короне. Наверное хорош в постели, но совершенно невозможен на троне. Говорят, 
что Шатильоны родня бургундским герцогам. Н-да. А Лузиньян настолько 
благоразумен, что может быть, согласится закрыть глаза, а главное уши, на 
юношеские прегрешения Изабеллы. Может статься, что здесь нет еще окончательного 
поражения. И вообще, об этом — потом. Это терпит.
Комната, в которой сидел Д'Амьен, примыкала к королевской спальне с одной 
стороны и к тронной зале с другой. Великий провизор выбрал ее здешней своей 
резиденцией за удобство: и тихо, толстенные стены, и до всего близко.
Доложили, что прибыл Савари.
— А где патриарх?
— Его святейшество и господин маркиз сейчас на первом этаже, — доложил Султье, 
бывший секретарь короля, теперь охотно обслуживавший своего истинного хозяина.
— Что они там делают?
— Выбирают, я думаю, покои, где бы они могли остановиться. Ведь может быть 
придется провести здесь не один…
— А граф Раймунд?
— Его ждут.
— Как только он появится, тут же известите меня.
Султье поклонился.
— А теперь пригласите Савари.
Д'Амьен с первого взгляда определил, что старый болтун несколько не в себе.
— Только без предисловий, Савари, сразу суть дела, какой бы дрянной она не была.

— Я в ужасе.
— Я же сказал — суть!
— Сегодня я обнаружил под подушкой свиток с песнями некоего Гирнаута де Борнеля.

— Песнями?!
— Вот послушайте.
"Друг милый Аламанда, как в тумане
Я обращаюсь к вам, узнав о плане
Сеньоры Вашей, что меня тираня,
Жила и вот сейчас стоит на грани…"
или вот:
"Все время хочет мой язык
Потрогать заболевший зуб,
А сердце просится в цветник,
Взор тянет в поле вешних куп,
Слух в томном сладострастье…"
— Хватит, Савари! Я все понял, наша прекраснодушная дурочка хлебнула из 
отравленного источника.
— Я провел следствие, мессир, вы же знаете, как я педантичен, но пока даже мне 
не удалось установить, где находится брешь, через которую…
Д'Амьен несколько раз сардонически усмехнулся.
— Другими словами пока вы занимались своею болтовней, пр