дь в 
его словах? Ведь, если бы он умер или опасно заболел, ваш статус несколько, ну, 
становился бы более весомым, понимаете?
— Заболел? — король приподнялся на локте, — в самом начале, когда эта история 
только начиналась, кто-то из них проговорился, что король заболел проказой…
— Проказой?! — глаза великого провизора вспыхнули. — Проказа, это не так мало.
Бодуэн его не понял.
— Да, тяжелая болезнь, — сказал он.
Король был доволен, что хоть чем-то угодил графу. Он вообще испытывал огромное 
облегчение оттого, что поделился с ним своею тайной. Гром не грянул, Иерусалим 
не провалился под землю.
— Чему вы так обрадовались! — осторожно спросил он Д'Амьена.
— Тому, что мне не придется перетряхивать всю Святую землю в поисках этого 
истинного Бодуэна. Прокаженных, как правило, держат в лепрозориях, а их в 
королевстве ограниченное количество.
— А почему вы уверены, что он именно в Палестине, они могли увезти его в 
Константинополь или на Сицилию.
Граф поморщился, ему было лень объяснять самоочевидные вещи.
— Им все время нужно было иметь его под рукой, чтобы в случае нужды, доставить 
в Иерусалим в течении двух-трех дней, не более.
— А, понятно. Прямо за западной стеной города есть какой-то лепрозорий. Граф 
кивнул.
— Знаю. Держать его здесь было бы слишком рискованно. Но не будем отбрасывать 
никаких возможностей. С нашего городского прибежища прокаженных и начнем. Я еще 
вот что хотел у вас спросить.
— А почему вы так уверены что Бодуэн, этот настоящий, все еще жив? Все-таки 
пять лет болеет, проказа все-таки.
— Если бы он был мертв, тамплиеры вели бы себя по-другому по отношению к вам. 
Они давно бы вас или прирезали, или… А так они спокойно сносят ваши шалости, 
зная, что все равно вы у них в руках. Д'Амьен уже полностью оправился после 
испытанного шока. Если в первый момент ситуация показалась ему катастрофической,
 то теперь, по зрелом размышлении, он был склонен признать ее лишь слегка 
усложнившейся. Были даже свои плюсы в том, что вдруг выяснилось. Во-первых, он 
нашел объяснение странному, самоуверенному бездействию тамплиеров в ситуации, 
когда они не могли не догадываться о предпринятых против них приготовлениях. 
Они явно уповали на этот свой самый мощный аргумент. Главная сила его была в 
том, что он был неизвестен иоаннитам. Теперь слава богу, все открылось. Теперь 
стала известна реальная сила врага. Лучше знать насколько он в самом деле силен,
 чем шарахаться, опасаясь того, чего может и не быть.
На сухом птичьем лице великого провизора появилась улыбка, которую вполне можно 
было счесть зловещей. Увидев ее, его величество осторожно спросил.
— Что же теперь будет, граф?
— Ничего, — бодро ответил тот, — вернее, все будет по-прежнему.
— Я понимаю, — вяло ответствовал король.
— Вы облегчили душу, Ваше величество, — продолжил граф, — но избави вас боже, 
откровенничать еще с кем-нибудь. Это для вас смертельно опасно. Это вы 
понимаете?
Бодуэн понимающе закивал.
— Помимо того, что молчание послужит безопасности вашей персоны, вам, 
согласитесь, будет приятнее общаться с патриархом, Раймундом и Конрадом, если 
они будут по-прежнему видеть в вас настоящего монарха.
— Да, да, конечно.
— Выступление наше не отменяется. Готовьтесь произнести перед собранием 
выборных свою речь. День выступления даже не будет перенесен, если я сумею за 
неделю отыскать настоящего короля.
— Вы хотите привезти его сюда? — тревожно поинтересовался Бодуэн.
— Я хочу его зарезать, — сухо ответил Д'Амьен. Этот ответ вполне устроил 
заплаканного двойника.
— Да, — граф остановился в дверях перед тем как выйти, — я забыл сообщить вам 
еще одно радостное известие.
Король напрягся, ожидая еще какой-нибудь неприятности.
— Умер, оказывается не только папа, но и великий магистр ордена тамплиеров.
С этим Д'Амьен вышел.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ПОВТОРНАЯ ВСТРЕЧА

Шевалье де Труа домчался до Агаддина меньше чем за полтора дня. Он не стал 
приближаться к стенам крепости, которая явилась для него воротами в новый мир. 
Он свернул с каменистой выжженной тропы и пересек оливковые и апельсиновые рощи,
 окружавшие крепость. Он старался не столкнуться с людьми, будь то рабы или 
надсмотрщики и к вечеру оказался на той дороге, что должна была привести его к 
источнику св. Беренгария. Когда солнце всерьез занялось своим закатом, он 
увидел харчевню, где уже, по-видимому, ожидал человек, в руки коего следовало 
передать послание брата Гийома. Почувствовав, что волнуется, шевалье удивился, 
ведь не предстояло ничего серьезного или рискованного. Войти в харчевню, 
спросить баранью лопатку и местного просового пива. Все остальное — дело этого 
неизвестного. Несколько раз глубоко вздохнув, как его учили еще в подземельях 
замка Алейк, шевалье овладел своим состоянием. Пришпорил жеребца и тот, громко 
цокая копытами, въехал в широко распахнутые ворота. Едва миновав их, де Труа 
оста