х.
Д'Амьен сумел проникнуть в кабинет короля и в его душу в тот момент, когда тот, 
в переносном смысле, валялся на самом дне своего отчаяния, не имея сил оттуда 
выбраться, и, не имея желания такие силы приобрести. Но великий провизор 
проявил себя великим психологом и еще раз доказал, что недаром Госпиталь возник 
раньше Храма. Его мудрость исконнее.
Раньше распорядок королевского дня был составлен таким образом, что к нему не 
мог проникнуть ни один человек, свидание которого с королем было неугодно 
тамплиерам. Однажды Д'Амьен нашел лазейку в этой стене, второй раз король сам 
открыл ему калитку в ней. Постепенно, с неохотой король стал оживать и 
внутренне отстраиваться. Он понял, что теперь он не один, теперь на его стороне 
готов выступить очень сильный союзник, мало чем уступающий по своим силам и 
способностям его главному врагу. Бодуэн стал проявлять все больший интерес в 
планам Д'Амьена и начал строить свои планы на будущее. Правда, его активность 
носила немного надрывный и слегка поверхностный характер, что и чувствовали его 
союзники и по поводу чего сами нервничали. Постоянно выражая полное сочувствие 
идеям Д'Амьена и остальных заговорщиков, его величество Бодуэн если честно, так 
до конца и не решился на великую схватку с красно-белыми мучителями своими. Во 
время тайных собраний в катакомбах госпиталя св. Иоанна, он высказывался резче 
всех и в своих мстительных планах шел дальше всех, но оставшись наедине с собой 
рыдал от страха и чудовищных предчувствий.
Несмотря на свое последнее замечание, сказанное в катакомбах, граф Д'Амьен 
вошел во дворец не с парадного фасада. Участок земли, ограниченный с одной 
стороны стеною Храма Соломонова, с другой — стеною мечети дель-Акса и 
упиравшийся одним краем в высокую ограду тамплиерского капитула, представлял 
собой весьма запутанный лабиринт, состоящий из архитектурных осколков прошлых 
эпох. Неожиданные гроты, небольшие рощи в тени скалистых обрывов. Во времена 
правления багдадских халифов здесь сначала располагался лагерь паломников. При 
первых крестоносных королях это место облюбовали воры и проститутки, тут 
собиралось все палестинское отребье. Бодуэн IV предпринял усилия к тому, чтобы 
вымести мусор из-под окон собственного дворца. Это ему удалось, хотя и не 
полностью. Какой-то таинственно-преступный дух остался в здешних руинах и 
зарослях. Сюда приходили рыцари, чтобы с помощью оружия урегулировать вопросы 
чести, здесь хоронилось несколько отшельников. В сопровождении четырех 
телохранителей Д'Амьен пересек это неприятное место ни с кем не столкнувшись, и 
ему открыли одну из тайных калиток в ограде дворца. С недавних пор все, более 
менее значительные места вокруг его величества Бодуэна IV, были заняты 
ставленниками иоаннитов, они полностью заменили собою тамплиеров. Также как и 
их предшественники они и охраняли короля, и следили за ним. Порыв короля к 
свободе закончился обретением другой формы плена. Зато великий провизор не 
испытывал при передвижении никаких затруднений по дворцовым покоям и 
пристройкам. Дворец был довольно велик и вряд ли имелся человек, которому была 
бы досконально известна вся его запутанная схема. Но в основной части этого 
многоэтажного, полуподземного лабиринта хозяйничали люди Госпиталя.
Великий провизор вошел в комнату Бодуэна IV без доклада и застал его в том виде,
 в котором он был описан выше. То есть плачущим в темноте.
— Прошу прощения, государь, что врываюсь без предуведомления. Иоанниты, в 
отличие от тамплиеров, не считали излишним соблюдение приличий. Наверное потому,
 что им не было известно, кем на самом деле является король.
— Что?! Кто это?! — Бодуэн громко всхлипнул, переворачиваясь на спину. Скупой 
свет, падавший сквозь щель в портьере, отражался в его влажных глазах.
— Только дело чрезвычайной важности заставило меня ворваться к вам подобным 
образом.
Король услышал знакомый голос и это его несколько успокоило.
— Граф?
— Да, Ваше величество, это я.
Бодуэн промокнул остатки слез краем одеяла. Пока он занимался этим, Д'Амьен не 
мог не подумать о той игре династических сил, что возвела на трон этого слабого,
 вздорного, в общем-то ничтожного человека. Был бы сейчас на этом месте его дед,
 насколько легче шли бы дела, насколько решительнее была бы приближаема победа.
Подойдя к окну, граф слегка отделил портьеру, впуская в комнату немного 
неистового палестинского солнца. Королю это вторжение не понравилось. Он мрачно 
щурился и размазывал остатки слез по щекам. Неуклюже сполз с кровати и, как был,
 в одной ночной рубахе, сел к столу в углу комнаты. Д'Амьен подошел и устроился 
напротив.
— Говорите, граф. Я немного в расстроенных чувствах, но это не помешает мне 
понимать вас как надо.
— Несколько часов назад я получил важнейшее известие из Рима.
— Умер папа?
Д'Амьен удивленно поднял брови.
— Вы уже об этом знаете?
Король шмыгнул носом.
— Нет, кто же мне расскажет. Я просто догадался. Потом вы столько говорили о 
желательности этой смерти…
— Да, да, вы правы. Пока лишь одно остается неизвестным — причина ухода Луция 
из жизни.
Бодуэн опять шмыгнул носом.
— А ему, пожалуй, уже все равно, убит он или преставился по естественной 
причине.
— Я уважаю ваш философский настрой, но речь должна сейчас идти о практических 
вещах. Смерть эта, от чего бы она не происходила, это сигнал, которым мы не 
можем пренебречь. Это мнение поддержали все. Мы начинаем.
— Когда, граф?
— Самое позднее — через пять дней. Или шесть.
Король зажмурился. Он думал, что впереди по крайней мере месяц. И даже имея его,
 целый месяц запасе, он изнывал от страха и был поражен полным параличом воли. 
Что же теперь будет, когда в одно мгновение месяц сократился до недели?! Неделя 
это совсем мало, это почти ничто, это уже чуть ли не завтра!
Граф что-то говорил быстро, дельно, no-