аких мы не встречали в более ранние времена, когда общее 
положение империи должно было, казалось, гораздо более благоприятствовать 
культурным проявлениям. Конечно, этот подъем не должен представляться чемто 
неожиданным, не имеющим корней в прошлом. Корни его нужно видеть в культурном 
подъеме Византии в эпоху Комнинов; связующим звеном между этими двумя эпохами, 
оторванными друг от друга роковым латинским господством, является культурная 
жизнь Никейской империи во главе с Никифором Влеммидом и просвещенными 
государями дома Ласкарей, которые среди всех трудностей внешней политической 
обстановки сумели приютить в Никее и развить лучшие умственные силы эпохи с тем,
 чтобы передать это наследие в восстановленную империю Палеологов. При них 
культурная жизнь бьет особенно сильным ключом в конце XIII и в XIV веках, после 
чего она, под угрозой турецкой опасности, начинает затихать в Константинополе, 
и лучшие умы XV века, както Виссарион Никейский и Гемист Плифон, переносят 
свою деятельность в Пелопоннес, в Мистру, в тот центр, напоминающий нам 
некоторые менее крупные итальянские центры Возрождения, который казался еще в 
несколько большей безопасности от турецкого завоевания, чем Константинополь и 
Фессалоника.
      При рассмотрении литературной и художественной деятельности наиболее 
выдающихся представителей того времени приходилось неоднократно сопоставлять 
византийские культурные интересы и запросы с аналогичными интересами и 
запросами эпохи раннего итальянского Возрождения. Очевидно, как Италия, так и 
Византия переживали тогда время интенсивной культурной работы, которая имела 
много общих черт и одинаковое происхождение, выйдя из условий мирового 
переворота, совершенного Крестовыми походами. Это была эпоха не итальянского и 
не византийского Возрождения, а, если уж пользоваться условным термином 
возрождения в общем, широком, а не в частном, узком национальном смысле, то это 
была, если так можно выразиться, эпоха грекоитальянского или вообще 
южноевропейского Возрождения. Только позднее, в XV веке, на юговостоке Европы 
этому подъему был положен предел турецким игом, а на западе, в Италии, общие 
условия сложились так, что культурная жизнь могла дальше развиваться и 
переброситься в другие страны.
      Конечно, в Византии не было Данте. Византийское возрождение было 
ограничено традициями своего прошлого, в котором дух созидания и независимость 
были подчинены строгому авторитету церкви и государства. Формализм и условность 
были основными чертами византийского прошлого. Если взять во внимание условия 
жизни в Византии, то нельзя не прийти в изумление от интенсивности культурной 
жизни времени Палеологов и от энергичных усилий его лучших умов ввести новый 
путь свободы и независимого развития в литературу и искусство. Однако фатальная 
судьба Восточной империи преждевременно прервала этот литературный, научный и 
художественный пыл.
      
Византия и итальянское Возрождение
      
      Рассматривая вопрос о влиянии на итальянское Возрождение средневековой 
греческой традиции в целом и византийских греков в частности, очень важно 
помнить, что не интерес к классической античности и знакомство с ней вызвали 
Возрождение в Италии. Наоборот, условия итальянской жизни, вызвавшие и 
развившие Возрождение, стали основной причиной интереса к античной культуре.
      В середине XIX века некоторые ученые полагали, что итальянское 
Возрождение было вызвано греками, бежавшими от турецкой опасности в Италию, 
особенно после падения Константинополя в 1453 году. Для примера можно привести 
слова нашего известного славянофила первой половины XIX века И. В. Киреевского, 
который писал: «Когда со взятием Константинополя свежий, неиспорченный воздух 
греческой мысли повеял с Востока на Запад, и мыслящий человек на Западе 
вздохнул легче и свободнее, то все здание схоластики мгновенно разрушилось». 
Совершенно очевидно, что такая точка зрения не могла выдержать никакой критики 
хотя бы в силу некоторых элементарных хронологических соображений: известно, 
что Возрождение охватило всю Италию уже в первой половине XV века, а корифеи 
так называемого раннего итальянского гуманизма, Петрарка и Бокаччо, жили еще в 
XIV веке.
      Есть, таким образом, два вопроса — влияние на Возрождение средневековой 
греческой традиции и влияние на Возрождение византийских греков. Мы остановимся 
сначала на втором и посмотрим, что собою представляли известные нам греки, 
имена которых связаны с эпохой раннего Возрождения, то есть XIV и самого начала 
XV века.
      Первым из них по времени должен быть назван уже известный по участию в 
исихастских спорах калабрийский грек из Южной Италии Варлаам, умерший около 
середины XIV века. Бернардо принял в Калабрии монашеское пострижение под именем 
Варлаама и пробыл некоторое время в Солуни, на Афоне и в Константинополе. 
Император Андроник Младший послал его с важной миссией на Запад, для 
переговоров о возможности крестового похода против турок и о соединении церквей.
 После безрезультатного путешествия Варлаам вернулся в Византию, где он и 
принял участие в религиозном движении исихастов. Закончивший свои дни снова на 
Западе, Варлаам представляет собой фигуру, о которой нередко говорят первые 
гуманисты и о которой различно думают ученые XIX века. В Авиньоне с Варлаамом 
сблизился и стал у него учиться греческому языку, чтобы в подлинниках читать 
греческих авторов, Петрарка. Последний в одном из своих писем так выражался о 
Варлааме: «Был еще мой учитель, который, возбудив во мне сладчайшую надежду, 
оставил меня на начатках учения (in ipso studiorum lacte), будучи похищен 
смертью»; в другом письме Петрарка писал: «Это был человек, столько же 
обладавший прекрасным даром греческого словесного искусства, сколько лишенный 
этого дара в латинском языке; будучи богат идеями и отличаясь острым умом, он 
затруднялся в выражениях, способных передать его мысли». В третьем письме 
Петрарки мы читаем: «Я всегда горел желанием изучать греческую литературу, и 
если бы фортуна не позавидовала моим начинаниям и смерть не лиши