ерного моря, в Трапезунде, в Каффе (в Феодосии) в Крыму, 
также как и в Тане, в устье реки Дон. Каффа была особенно процветающим и хорошо 
организованным городом с весьма детально разработанным административным 
статутом (1449 г.). Византийский историк Пахимер восхищался генуэзцами, потому 
что зимние штормы не удерживали их от плаваний по Черному морю. Венецианцы 
также были свободны от торговых налогов, и постоянное политическое и 
экономическое соперничество между двумя могущественными республиками, Генуей и 
Венецией, иногда приводило к ожесточенным военным столкновениям. Положение же 
Византии в этих конфликтах было весьма деликатным. В конце XIII века, когда в 
1291 г. последняя крепость крестоносцев в Сирии — Сен Жан д'Акр (St. Jean 
d'Acre) перешла в руки египетского султана, Венеция оказалась лишенной всей 
своей торговли на юговостоке средиземноморского бассейна. После этого вся ее 
энергия была направлена на отчаянную борьбу с Генуей на севере для того, чтобы 
отвоевать свои экономические позиции в Византии, Эгейском и Черном морях. Новый 
материал о торговых связях между Флоренцией и Константинополем показывает, что 
эта торговля была весьма активной, особенно в том, что касается зерна.
      Однако вся прибыль от торговой деятельности множества западных купцов в 
Византии шла им, но не Византии. Экономическая зависимость Палеологов от 
богатых и сильных западных республик и городов была полной. В экономическом 
отношении Палеологи империю не контролировали.
      Итальянское влияние на византийскую экономику можно проследить по монетам.
 В XIV веке, при Андронике II, Андронике III и Иоанне V была попытка проведения 
денежной реформы, в связи с чем были введены монеты флорентийского типа. 
Заметно также наличие венецианских монет. Последняя византийская золотая монета 
была чеканена при Мануиле II, возможно, в связи с его коронацией. На монете 
изображена Богородица, окруженная стенами Константинополя. Мы не знаем ни одной 
монеты последнего византийского императора, Константина XI. Существует теория, 
что при Мануиле II и Иоанне VIII в Византии имела место денежная реформа по 
внедрению монометаллизма. Теория эта, однако, не доказана.
      Экономическое господство Запада в Византии закончилось с победоносным 
продвижением турок османов. Постепенно они завладели Константинополем и 
остальными частями империи, Трапезундом, северными берегами Черного моря.
      При общем безотрадном положении империи, внешнем и внутреннем, както 
странно читать относящийся к XIV веку анонимный трактат, приписываемый часто, 
хотя и неправильно, Кодину, о придворных должностях, где подробно описываются 
пышные одеяния придворных сановников, их разнообразные головные уборы и обувь, 
чиновные отличия. В трактате даются подробные описания придворного церемониала, 
коронаций, возведений в ту или иную должность и т.д. Другими словами, трактат 
служит как бы дополнением к известному сборнику X века «О церемониях». В X веке,
 в пору наивысшего блеска и силы империи, такое руководство было понятно и 
нужно. Однако, появление аналогичного трактата в XIV веке, накануне уже для 
многих явно неминуемой гибели государства, вызывает недоумение и какоето 
жуткое ощущение перед тем ослеплением, которое, очевидно, порою царило при 
дворе византийских басилевсов последней династии. К. Крумбахер, также 
недоумевая над появлением такого трактата в XIV веке, не без иронии заметил: 
«Ответ дает, может быть, средневековая греческая пословица: „Мир погибал, а 
жена моя все наряжалась“ (о ?????? ?????????? ??? ? ??? ???? ??????????)».
      
Просвещение, литература, наука и искусство в эпоху Палеологов
      
      В то время как империя Палеологов в политическом и экономическом 
отношении переживала критические времена, уступая шаг за шагом перед османскими 
турками, уменьшаясь постепенно в размерах и будучи, наконец, ограничена 
Константинополем с его ближайшими окрестностями и Мореей, казалось бы, для 
какойлибо культурной работы не могло быть ни места, ни времени, ни подходящих 
условий. Однако, в действительности гибнущее государство XIV и XV веков и, по 
преимуществу, Константинополь являлись центром живой и высокой культуры, 
умственной и художественной. Как в былые лучшие времена империи, 
константинопольские школы процветали, и молодые люди приезжали туда учиться не 
только из далеких греческих областей, — таких, как Спарта и Трапезунд, но даже 
из Италии, где в эти века творилась великая работа Возрождения. Философы во 
главе с Гемистом Плифоном толковали Аристотеля и Платона. Риторы и филологи, 
изучавшие лучшие образцы античной древности и стремившиеся по языку 
приблизиться к классическим писателям, собирали вокруг своих кафедр 
восторженную толпу слушателей и учеников и представляли собой по деятельности и 
интересам разительную аналогию с итальянскими гуманистами. Целый ряд историков 
запечатлели в своих трудах последние судьбы империи. Повышенно напряженная 
церковная жизнь с исихастским движением, с постоянным спором об унии с Римской 
церковью оставила также весьма заметный след в области литературы догматической,
 аскетической, мистической и полемической. Оживление заметно и в поэзии, как в 
высокой, так и в народной. Наконец, это литературное возрождение сопровождалось 
и возрождением художественным, оставившим нам памятники высокой ценности. 
Помимо Константинополя, МистраСпарта отличалась высоким уровнем культурной 
жизни. Четырнадцатое столетие было также Золотым Веком для искусства и 
литературы в Фессалонике (Салонике).
      Одним словом, в минуты политической и экономической гибели эллинизм как 
бы собирал все свои силы, чтобы показать живучесть вечной культурной 
классической идеи и этим самым создать надежду на будущее эллинское возрождение 
XIX века. «Накануне всеобщего падения, — по словам историка, — вся Эллада 
собирала умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском».
      Многие представители фамилий, занимавших императорский престол, то есть 
Палеологи и Кантакузены, проявили себя на поприще науки и