себе без труда, то завладеть им и уже не 
[34]выпускать из своих рук; если же встретятся какие-либо затруднения, то плыть 
спешно в Ливию, не дав никому заметить подобного плана.

Также и к королям франков он написал следующее:

«Захватив нам принадлежавшую Италию силой, готы не только не имели ни малейшего 
намерения возвратить ее нам, но еще прибавили нестерпимые и огромные обиды. 
Поэтому мы были принуждены двинуться на них походом, и было бы правильно, если 
бы вы помогли нам в этой войне, которую делает общей для нас православная вера, 
отвергающая арианские заблуждения, и наша общая к готам вражда».

Вот что написал император и, послав им богатые денежные подарки, он соглашался 
дать им еще больше тогда, когда они приступят к выполнению этого дела. Они с 
большой готовностью обещали ему свое содействие. Между тем Мунд с бывшим при 
нем войском прибыл в Далмацию и, вступив в сражение с готами, которые там 
выступили против него, победил их в открытом бою и завладел Салоной. А 
Велизарий, переплыв в Сицилию, захватил Катану; двинувшись оттуда, он без 
всякого труда овладел Сиракузами и другими городами, добровольно сдавшимися ему.
 Исключение составили только готы, которые охраняли Панорм; они, полагаясь на 
его стены (это место было сильно укреплено), совершенно не желали сдаваться 
Велизарию и требовали, чтобы он немедленно увел отсюда войско. Поняв, что с 
суши взять это укрепление невозможно, Велизарий велел флоту войти в гавань, 
доходившую до самых стен. Гавань эта находилась вне укреплений и была 
совершенно безлюдна. Когда корабли стали здесь на якорь, оказалось, что их 
мачты выше зубцов укреплений. И вот тотчас, наполнив шлюпки всех судов стрелами,
 он подвесил их на край мачт. Непреодолимый страх охватил готов, когда их стали 
поражать сверху, и они тотчас добровольно сдали Велизарию Панорм. С этого 
времени император имел уже под своею властью всю Сицилию и мог наложить на нее 
подать. Трудно передать, насколько удачно провел Велизарий 
[35]все это предприятие. Получив звание консула за победу над вандалами, он был 
еще облечен этим званием, когда он покосил всю Сицилию и в последний день 
своего консульства он совершил свой въезд в Сиракузы, горячо приветствуемый 
войском и сицилийцами и разбрасывая всем золотые монеты. Это сделано было им не 
с заранее обдуманным намерением, но для него случайно совпали эти счастливые 
обстоятельства, что в тот самый день, когда он вновь приобрел для римлян весь 
этот остров, он вступил в Сиракузы, и не в сенате, как обычно в Византии, а 
здесь, в Сицилии, он сложил свою консульскую власть и остался консуляром. Вот 
какой успех выпал на долю Велизария.

6. Когда Петр узнал об этом, он стал оказывать еще большее давление на Теодата 
и не переставал пугать его. Теодат, охваченный страхом и как бы лишившись дара 
речи, все равно как если бы он сам был уже вместе с Гелимером взят в плен, 
тайно от всех остальных вступил с Петром в переговоры, и между ними был 
заключен договор, в силу которого Теодат уступает императору Юстиниану всю 
Сицилию и каждый год будет посылать ему золотой венец в триста фунтов весом и 
по первому его требованию три тысячи лучших готских воинов. Сам же Теодат не 
будет иметь права убивать кого бы то ни было из духовенства или сенаторов или 
конфисковывать в казну их имущество без согласия императора. Если кого-либо из 
своих подданных Теодат пожелает возвести в звание патриция или дать ему другой 
какой-либо сенатский ранг, то это он будет делать не лично, но будет просить 
императора давать его. При приветствиях в театрах или на гипподромах, или в 
других каких-либо местах, как это обычно делается римским народом, на первом 
месте должно возглашаться имя императора, а затем Теодата. Статуи из меди или 
из другого материала никогда не должны ставиться одному Теодату, но всегда 
обоим и ставиться таким образом: направо статуя императора, а по другую сторону,
 т.е. налево, Теодата 
[36]. Подписав на этих условиях договор, Теодат отправляет к императору посла.

Немного спустя беспокойство охватило душу этого человека; он впал в 
безграничный страх, мысли его мешались в ужасе от одного упоминания войны; ему 
казалось, что предстоит немедленная война, если только император в чем-либо не 
согласится с тем, о чем они договорились с Петром. Вновь вызвав к себе Петра, 
который был уже в Албании, как человек, желающий тайно посоветоваться, он стал 
допытываться у него, как он думает, будет ли император доволен их договором? 
Когда Петр сказал, что он предполагает, что да, он спросил: «А если ему это не 
понравится, что тогда будет?» Тогда Петр сказал: «Тогда тебе, светлейший, 
придется вести войну». «А разве это, милейший посол, справедливо?» – сказал 
Теодат. Тогда Петр, прервавши его, ответил: «А разве, дорогой мой, 
несправедливо для каждого выполнять со всем старанием стремления своей души?» 
«Что это значит?», – спросил Теодат. «А то, – ответил Петр, – что у тебя 
главнейшее стремление заниматься философией, а у императора Юстиниана – быть 
славным и могущественным. Разница в том, что тебе, человеку, преданному 
философии, и особенно последователю платоновской школы, быть виновником смерти 
людей, да еще в таком числе, вовсе не подобает; ведь ясно, что для тебя – это 
нечестие, если ты не будешь проводить жизнь так, чтобы быть совершенно 
свободным от всякого убийства; для Юстиниана же вовсе не недостойно стараться 
приобрести страну, издревле принадлежавшую управляемой им империи». Убежденный 
такими соображениями, Теодат согласился отказаться от власти в пользу 
императора Юстиниана, и в этом как он сам, так и его жена принесли клятву. Со