водопровод трехэтажный. Римляне не догадались об этом в начале осады, поэтому, 
разрушив этот видимый водопровод, они не продолжали работы в глубь этого рва, 
но, прекратив работу по уничтожению первого, они думали, что у осажденных не 
будет воды. Но их небрежность в выполнении поставленной ими задачи привела их к 
ложному выводу. Во время продолжения осады, когда римляне взяли некоторых из 
неприятелей в плен, они узнали от них, что осажденные получают воду из 
водопровода. И вот, разрыв это место, они нашли заложенный там второй 
водопровод. Разрушив его они тотчас решили, что этим они окончательно сокрушили 
силу врагов. Но при этом втором выполнении первый случай их ничему не научил. 
Когда же по взятии города они увидали, как я рассказывал выше, воду, текущую из 
водопровода, они удивились и были в великом недоумении. Но услыхав от пленных 
то, что было сделано, они задним числом признали тщательность врагов в 
выполнении 
[54]поставленной задачи и собственную небрежность. Всех пленных Бесс тотчас же 
отослал к императору, а укрепления Петры разрушил до основания, чтобы враги не 
могли вновь доставить им неприятностей. Император воздал ему великую хвалу за 
проявленную доблесть и особенно за предусмотрительность, за то, что он дотла 
разрушил стены крепости. Таким образом, Бесс как своими военными успехами, так 
и личной доблестью, проявленной им, заслужил удивление среди всех людей. Ведь 
когда он был поставлен во главе римского гарнизона, то у римлян явилось большое 
доверие к нему как к человеку, в прежнее время очень храброму; но после того 
как он потерпел неудачу и Рим был взят готами так, как мной рассказано в 
предыдущих книгах (VII, [III], гл. 20, §16 сл.), после того как погибло так 
много народа и почти истреблено было племя римлян, по возвращении его в 
Византию император Юстиниан назначил его главнокомандующим в войне с персами. 
Все издевались над этим назначением и смеялись над решением императора, 
удивляясь, что он этому Бессу, столь решительно пораженному готами, этому 
старику, стоящему уже одной ногой в могиле, на закате жизни поручил вести войну 
с персами. Таково было мнение всех, и вдруг ему, как вождю, удалось показать 
всем и свое военное счастье и личную доблесть. Так в делах человеческих 
господствует не то, что кажется людям несомненным, а что намечает божья воля; 
люди привыкли называть это судьбой, не зная чего ради то, что совершается, 
движется тем путем и к той цели, которая представляется им ясной лишь в конце 
концов. К тому, что кажется идущим против вероятия, любят прилагать имя судьбы. 
Но в этом случае пусть каждый думает так, как ему угодно.

13. Мермероес, боясь как бы за этот промежуток времени не случилось чего 
плохого с Петрой и оставленными там персами, поднялся всем войском и двинулся 
туда; самое время года, следовавшее за зимою, побуждало его к этому. Узнав в 
пути о случившемся, он отказался от этого намерения, 
[55]зная, что по эту сторону Фазиса нет никакого другого местечка, кроме Петры, 
где бы жили лазы. Повернув назад и захватив проходы из Иберии в Колхиду, там 
где Фазис представляет возможность переправы, он перешел его вброд, равно как и 
реку по имени Рион, которая тоже в этом месте была несудоходной; оказавшись, 
таким образом, на правом берегу Фазиса, он двинулся со своим войском на 
Археополь, который был первым и самым значительным городом у лазов. Его воины 
за небольшим исключением были все всадниками, и за ними следовало восемь слонов.
 Стоя на них, персы собирались, как с башен, поражать врагов в головы. И вполне 
законно всякий может удивиться выносливости персов в военном деле и их 
инженерному искусству, так как они ведущую из Иберии в Колхиду дорогу, бывшую 
вследствие покрытых лесом обрывов и непроходимой чащи зарослей в ужасном 
состоянии, покрытую лесами столь густыми, что раньше, казалось, по ней нельзя 
пройти даже пешему налегке, – сделали настолько ровной, что не только вся их 
конница прошла по ней без всякого труда, но они могли вести с собой в походе по 
этой дороге и слонов в любом количестве. Пришли к ним сюда и их союзники гунны 
из числа так называемых сабиров в количестве двенадцати тысяч. Но Мермероес, 
боясь, чтобы при такой численности эти варвары не только не перестали по доброй 
воле повиноваться его приказаниям, но не совершили бы какого-либо насилия над 
самим персидским войском, позволил четырем тысячам из них идти вместе с ним 
походом, остальных же, богато одарив деньгами, отпустил на родину. Римское 
войско состояло из двенадцати тысяч, но оно не было собрано в одном месте: в 
Археополе в качестве гарнизона было оставлено три тысячи под начальством 
Одонаха и Бабы; оба они были люди опытные в военном деле. Остальное же войско 
стояло лагерем по эту сторону устья реки Фазиса с тем намерением, чтобы, 
снявшись отсюда, всеми силами идти на помощь туда, где появилось бы 
неприятельское войско. Во 
[56]главе этого войска стоял Бенил и Улигаг. Вместе с ними был и Вараз, из 
Персоармении, недавно прибывший из Италии. За ним следовало восемьсот тзанов. 
Бесс же, как только взял Петру, больше уже не хотел подвергаться трудам, но, 
удалившись в область Понта и Армении, всячески заботился собрать доходы с своей 
провинции и такой своей мелочностью он вновь погубил дело римлян. Если бы он 
тотчас же после победы, как я говорил, и, по взятии Петры пошел в пределы лазов 
и иберов и, захватив находящиеся там теснины, укрепил их, то, по моему мнению, 
персидское войско не могло бы пройти в область лазов. Теперь же этот 
военачальник, не захотев взять на себя этого труда, чуть ли не своими руками 
отдал врагам Лазику, мало обращая внимания на гнев императора. Император 
Юстиниан обычно прощал все ошибки своим погрешившим начальникам, и поэтому не 
раз они были уличаемы в беззаконных деяниях как в своей личной жизни, так и в 
государственных преступлениях.