ой гул стоял 
вбору  кедровом, что  как  ни  закрывали грибы  шапками  уши, оглохли  
старыеборовики. Сходились древолюди со звериных троп и из  непролазных зарослей,
 
сболот и  просторных полян,  даже с  утеса-бирюка  -- в одиночку, по двое, 
потри, а  то и целой рощей  кудрявой. Пришел Дриас -- муже-дуб. Ого, 
муже-дуб!Пришел  Гилей-деревище с братьями:  сам он --  Гилей,  и все его  
братья  
--Гилей. Стали  братья целой чащобой Гилеев  и стоят: не пройти сквозь них, 
непрорваться ни кентавру, ни полубогу. Тьма их и тьма в чащобе, да еще 
какая!     А   Элатон  --  муже-ель  все  трещит,  все  брызгает  во  все  
сторонысловами-шишками, созывая мужей.
     Столпились  древолюди  вокруг  старого   Питфея,  муже-сосны,  
бывалоговеликана-вождя древесных племен. Дед он героя Тезея. Его даже дикие 
кентаврычтили. А кентавры  никого не чтут. Не раз пили  они у  старого  
исполина 
егосмолистые меды, возглашая здравицу Хирону.
     Только где же огненный  Пейрифой, юный вождь древолюдей-лапитов? 
Почемуне видать нигде нежноликого  Кайнея-Чистотела, неуязвимого сына Элатона?  
Неукрощает ли он зеленых кобыл Магнезийских на горных склонах 
Офриды?     За   грабителями  --   дикими   кентаврами,  за   
гостями-насильниками,
похитителями  серебряно-березовых  лапиток,  погнался  Пейрифой  сам-друг  
сТезеем. Разлучился с новобрачной Гипподамией. А за ним другие лапиты.
     Не простят  лапиты  лесным  кентаврам  смерть  неуязвимого  Кайнея.  
Непростят гостям пьяного разбоя у хозяина-хлебосола.
     Говорили мошки  комарам, говорили комары  жукам, говорили жуки  
паукам:будто  девушкой был некогда Кайней --  не березкой, но  почти  что 
березкой,
такой  серебристой  девушкой, лесной  Кайнеей  в  темном ельнике, что  
сразуполюбилась она при встрече  Посейдону. Не далась она  в  руки бога.  
Сказалавладыке вод:  "Не  умеем  мы,  лапиты, менять  личины,  как умеете  это  
вы,
Крониды. Не хочу я быть березовой девой, хочу быть отважным древомужем. 
Еслиты так всесилен над морями, обрати меня, Кайнею,  в Кайнея, и тогда поведу 
ятебя к Филюре-Липе. А Филюра красивее всех красавиц".
     Усмехнулся могучий бог. 
Ответил:     "Мало просишь у меня, Березовая дева. Станешь ты древомужем, и 
вдобавокеще будет тот муж  неуязвимым[22]. Ни одна рука тебя  не поранит, ни 
камень,
ни железо, ни огонь, ни зуб, ни коготь".
     И   превратилась   Кайнея,   серебряно-березовая   дева,   в  красавца,
неодолимого Кайнея.
     Ни рука, ни копыто,  ни зуб, ни обломки огромных винных бочек, ни 
камнине поранили его, лапита-Чистотела. Но когда под грудами трупов древомужей 
изплемени Питфеев  стал  Кайней задыхаться, тогда вспомнил он усмешку 
могучегобога, Посейдона-Кронида.
     Жужжат  мошки,  комары, жуки. Вьют  пауки  паутину. Шумит кедровый бор.
Собрались лапиты на  сход. Вдруг откуда ни возьмись  набежали,  закричали 
--кто, где, не 
поймешь:     -- Нашли, 
нашли!     И обратно в лес. Кинулись вслед за  ними те, кто помоложе. Бегут. 
Видят-- прогалина.  На прогалине обгорелое  место  от  костра. На нем пепел, 
весьсеребряный, с черными чурками. И валяются кругом, тлея, головни и головешки.
     Страшно. Кто совершил такое дело? Кто здесь жег? И хотя никто не 
назвалтех, кто жег и кого жег, а уже все наперебой 
кричали:     -- То кентавры жгли в лесу 
лапитов!     -- Ополчайтесь, древолюди! Жгут лесных древолюдей кони-люди лесные.
     Зашумел кедровый бор, загудел -- так зашумел и загудел, как еще 
никогдане шумел даже под грозовым ливнем Зевса.
     Завопило все лесное 
племя:     -- Эй-го! Хирон в ответе. Пусть несет  он кару за  все племя 
кентавров.
Эй-го! Изгнать Хирона  с Пелиона: он -- кентавр.  Эй-го! Пусть старый 
Питфейскажет свое слово. 
Эй-го!     И пошло "эй-го" пО всему бору 
гоготать:     -- Эй-го! Эй-го! Эй да 
го1     Тогда  поднялся  над  толпами  древолюдей-лапитов  их   старый   вождь,
муже-сосна Питфей.
     Прям и  сух  он, словно мачта корабельная. Много  ран на  нем 
покрылоськорою. Весь рогами увешан. Грозен. Во все стороны торчат эти рога, 
словно 
нерога они, а голые сучья. В рыжей шкуре пр