идеи были, по-видимому, как-то согласованы Аристотелем с намерениями его 
гениального ученика - Александра Македонского. В "Политике" имеется одно 
интереснейшее место, которое многим историкам античности казалось загадочным. 
Рассуждая о политий, Аристотель пишет: "В силу указанных причин средний 
государственный строй либо никогда не встречался, либо редко и у немногих. Один 
лишь муж в противоположность тем, кто прежде осуществлял главенство, дал себя 
убедить ввести этот строй" [1, кн. IV, IX, 12]. 
Многие исследователи античности ломали себе голову над тем, кого имел в виду 
Аристотель, говоря о некоем анонимном "муже". В этой связи называли Солона и 
других законодателей древности. Языковый анализ этого места, проведенный 
профессором А И. Доватуром, показывает, что говоря об "одном муже", Аристотель 
не мог иметь в виду какого-то древнего законодателя, а скорее всего намекал на 
своего современника. Таким современником мог быть только Александр Македонский. 
Против этой точки зрения выдвигались возражения хронологического характера: 
прежде считалось, что "Политика" принадлежит к сравнительно ранним сочинениям 
Аристотеля. При этом, однако, не учитывалось, что "Политика", как и другие 
дошедшие до нас трактаты Аристотеля, представляет собой не обработанное 
литературно сочинение, а скорее запись лекций, к которым Аристотель 
неоднократно возвращался, доделывая их и включая в них новые куски. К такого 
рода вставкам относится, возможно, и приведенная выше фраза об "одном муже". 
Поскольку в данном случае речь шла о живом человеке и притом об ученике 
Аристотеля, было вполне естественно, что Аристотель не назвал его по имени. 
Наоборот, было бы очень странно, если бы, имея в виду Солона или кого-либо 
другого из древних законодателей, Аристотель ограничился анонимным намеком, как 
он поступал, например, в отношении Платона и других своих современников. 
В ходе Великого похода выяснилось, что Александр отнюдь не собирается следовать 
советам своего учителя. Прежде всего, его отношение к варварам оказалось 
совершенно другим, чем у Аристотеля. Если Стагирита интересовали прежде всего 
греческие дела, а весь прочий мир характеризовался им как мир варваров, то для 
Александра Греция была маленькой страной среди великолепных древних цивилизаций 
Персии, Египта, Вавилона, а Македония казалась ему провинциальным, захолустным 
уголком, покинув который, он уже никогда больше туда не возвращался. 
Идея полиса, классического города-государства, стала казаться в это время 
устаревшей и не соответствовавшей новому представлению о мире. Возникавшие на 
Востоке греческие города уже не обладали самостоятельностью полисов; они были 
частью великой империи и постепенно из греческих поселений превращались в 
космополитические общины. Сам Александр не только не препятствовал этому 
процессу, но всемерно содействовал ему. 
Характерно, что Александр взял в жены (не в наложницы!) не гречанку, а дочь 
бактрийского царя красавицу Роксану, последующая трагическая судьба которой (и 
ее сына) привлекла внимание многих писателей, включая Расина. 
Александр не только отменил юридические привилегии македонцев над воинами и 
офицерами других национальностей, но и предпринял попытку ассимиляции высшего 
слоя своей армии и персидской аристократии. А именно, следуя своей привычке 
вмешиваться в частную жизнь своих подданных (в чем он сильно напоминал Петра 
Великого), Александр предписал семидесяти своим военачальникам взять в жены 
специально им самим отобранных красивых персидских девушек. Их примеру 
последовали тысячи других офицеров. Это произошло уже незадолго до смерти 
Александра. Неожиданная кончина великого полководца привела к резкому изменению 
взятого им курса. Все привилегии македонских офицеров были тотчас же 
восстановлены, а из семидесяти навязанных Александром браков прочным оказался 
только один - брак будущего основателя династии Селевкидов, Селевка I Никатора. 
Селевк искренне полюбил свою персидскую жену и прожил с ней до конца своей 
жизни. 
Надо сказать, что все предпринимавшиеся в истории попытки искусственной 
ассимиляции (слияния) двух различных этносов оканчивались неудачей. В наше 
время многие политические деятели - от Маркса до Сталина - считали неизбежной 
ассимиляцию евреев с той этнической средой, в которой им довелось оказаться. На 
самом же деле, несмотря на множество смешанных браков, на отход большинства 
евреев от иудаистской религии, наконец на гонения, которым подвергались евреи в 
течение многих столетий, - национальное сознание еврейского народа не только не 
слабело, но становилось все более прочным и ярко выраженным. Особую роль в этом 
процессе сыграло возникновение государства Израиль и обретение евреями своего 
древнего языка - языка Библии - в качестве государственного и общенародного 
языка. 
На этом я заканчиваю мои отрывочные размышления о существовании расизма в 
Древней Греции. Эпоха эллинизма была эпохой космополитической, когда стерлась 
грань между "эллином и иудеем". Далеко не случайно, что Христос с его 
проповедью братства всех людей появился именно в эпоху эллинизма. Христианское 
братство отнюдь не означало ассимиляции различных народов; оно было предвестием 
будущих отношений между народами - тех отношений, которые до сих пор еще 
кажутся нам недостижимым идеалом. 
Список литературы 
1. Аристотель. Политика / Пер. С. А. Жебелева // Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4. С.
 375-644. 
2. Diels H. War Thales ein Semite? // Archive fur Gedichte der Philosophie. 
1988. II. S. 165-170. 
3. Геродот. История / Пер. Г. А. Стратановского. Л., 1972. 
4. Платон. Политик / Пер. С. Я. Шейман-Топштейн // Соч.: В 3 т. М., 1972. Т. 3. 
С. 10-82.