|
стивым ко всем, кто к нему обращался. Доступ к нему был открыт для любого,
и он никогда не гневался на тех, кто стоял перед ним или говорил не так, как
подобает. (2) Вместе с тем он никогда не выказывал смущения перед лицом тех,
кого собирался погубить. В самом деле, он никогда наружно не проявлял ни гнева,
ни раздражения по отношению к тем, кто ему досадил, но с кротким лицом, не
подняв бровей, мягким голосом отдавал приказания убить мириады ни в чем не
повинных людей, низвергать города и отписывать все деньги в казну. (3) Иной мог
подумать, исходя из этих его привычек, что у него нрав овцы. Однако если
ктонибудь пытался со слезными мольбами выпросить у него прощения для того, кто
оступился, он зверел и оскаливал зубы805, и, казалось, вотвот вспыхнет гневом,
так, что даже у тех, кто считался близким ему, не оставалось впредь никакой
надежды испросить [его о милости].
(4) В христианской вере он, казалось, был тверд, но и это обернулось
погибелью для подданных. В самом деле, он позволял священнослужителям
безнаказанно притеснять соседей, и, когда они захватывали прилегающие к их
владениям земли, он разделял их радость, полагая, что подобным образом он
проявляет свое благочестие806. (8) И творя суд по таким делам, он считал, что
совершает благое дело, если ктолибо, прикрываясь святынями, удалялся, присвоив
то, что ему не принадлежало. Он полагал, что справедливость заключается в том,
чтобы священнослужители одерживали верх над своими противниками. (6) И сам он,
предосудительнейшими средствами приобретя имущество здравствующих или умерших и
тотчас пожертвовав его какомунибудь храму, гордился этой видимостью
благочестия, на самом же деле стремясь лишь к тому, чтобы имущество это не
вернулось вновь к тем, кто претерпел такое насилие. (7) По той же причине он
совершил и несметное число убийств. В своем стремлении объединить всех в единой
христианской вере он бессмысленным образом предавал гибели остальное
человечество, совершая это под видом благочестия. Ибо он не считал убийством,
когда его жертвами становились люди не одной с ним веры. (8) Таким образом
предметом его забот было, чтобы беспрестанно шло истреблением людей, и вкупе со
своей супругой он без устали выдумывал предлоги, которые вели к этому. (9) Оба
они обладали сходными по большей части стремлениями, а им и случалось
различаться характером, оба они оставались негодяями; проявляя же наиболее
несходные склонности они губили подданных. (10) Ибо убеждения его [василевса]
были легче облака пыли, и он всегда поддавался тому, кто вел его, куда
заблагорассудится, если только дело не касалось человеколюбия или бескорыстия.
К тому же он был очень падок на льстивые речи. (11) Льстецы безо всякого труда
могли убедить его в том, что он способен подняться ввысь и ходить по воздуху.
(12) Както состоявший при нем Трибониан807 сказал, что он просто боится,
как бы однажды тот за свое благочестие не был неожиданно вознесен на небеса.
Подобную похвалу (вернее сказать, насмешку) он прочно удерживал в своей памяти.
(13) Если же случалось,что он восхитился чьейто добродетелью, то вскоре он
начинал поносить этого человека как негодяя. А выбранив коголибо из подданных,
он вновь удостаивал его похвалы, причем перемена в нем происходила безо всякой
у чины. (14) Мысли его были противоположны тому, что он говорил в желал
показать. (15) Каким был его нрав в том, что касается дружбы и вражды, я уже
упоминал, в качестве подтверждения сославшись на многое из того, что он по
большей части совершал. (16) Врагом он был непреклонным и неизменным, в дружбе
нее был крайне непостоянен. В итоге он погубил многих из тех, к кому благоволил,
и никому из тех, кого он единожды возненавидел, не стал другом. (17) Тех, кто,
казалось, были ему особенно хорошо известны и близки, он в угоду своей супруге
или комунибудь еще, недолго думая, предавал гибели, хорошо зная, что они будут
умерщвлены единственно изза того, что питали любовь к нему. (18) Он ни в чем
не был постоянен, кроме, разумеется, бесчеловечности и корыстолюбия. Никому не
было под силу убедить его отказаться от этого. (19) И когда жене не удавалось
склонить его к чемулибо, она, обнадежив его, что предприятие сулит большие
деньги, втягивала мужа в задуманное ею дело даже против его воли. (20) Ради
низкой выгоды он отнюдь не считал недостойным и издавать законы, и снова их
упразднять.
(21) Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных,
законов, но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более
великолепные богатства. (22) Он не видел ничего постыдного в том, чтобы
отнимать у своих подданных имущество, воруя по мелочам, если под какимнибудь
предлогом не мог забрать все, либо неожиданно предъявив обвинение, либо
воспользовавшись завещанием, которого не существовало. (23) И пока он правил
римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение не оставались крепкими, закон не был
прочным, дела — надежными, а сделка — действительной. (24) И когда он посылал
когонибудь из своих приближенных с какимлибо поручением, и попутно им
случалось погубить многих из тех, кто попался, но при этом награбить кучу денег,
они сразу же казались автократору достойными быть и называться славными808
мужами, как в точности исполнившие все, что им было поручено. Если же они
являлись к нему, оказав людям какуюто пощаду, он впредь проявлял к ним
недоброжелательность и враждебность. (25) Отвергнув их как людей старого уклада,
он более не призывал их на службу. Поэтому многие старались показать себя
перед ним негодяями, несмотря на то, что по своему нраву таковыми не являлись.
(26) Многократно дав комулибо обещание и скрепив его для пущей важности либо
клятвой, либо грамотой, он тотчас же становился преднамеренно забывчив об этом,
полагая, что подобный поступок доставит ему некую славу. (27) Подобным образом
Юстиниан поступал не только со своими подданными, но и со многими врагами, о
чем я рассказывал ранее809.
(28) Он, можно сказать, почти не испытывал потребности во сне и никогда
не ел и не пил досыта, но ему было достаточно едва прикоснуться к еде кончиками
пальцев, чтобы прекрат
|
|