|
в пирах и
увеселениях при дворе могущественного правителя. Но, странное дело, редко кто
из
греческих поэтов подолгу задерживался у высоких покровителей. Одними просто
овладевала "охота к перемене мест", другие стремились как можно больше увидеть
и
узнать, чтобы поведать об этом в своих песнях. Были и такие, которых охватывала
тревожная тоска в пышных дворцах. Сего дня - ода, завтра - хвалебная песнь,
послезавтра... Так ведь в конце концов можно и загубить поэтический дар. Не зря
баснописец Эзоп предостерегал:
"С царями надо говорить или как можно меньше, или как можно слаще".
Но разве сладким панегирикам суждено бессмертие? Наиболее проницательные и
дальновидные поэты понимали, что тираны приходят и уходят, а руководствоваться
лишь их вкусами и настроениями - значит не только обречь себя на забвение, но и
поступать вопреки своей совести.
Пройдет совсем немного времени, в греческих полисах восторжествует
демократия, и свободные граждане решительным образом не допустят появления
произведений, восхваляющих правителей. Не они, а народ и его дела будут
считаться достойными увековечивания. И когда величайший скульптор античности
Фидий изваяет грандиозную статую Афины, а на щите ее осмелится изобразить (под
видом легендарного героя Тесея) руководителя Афинского государства Перикла -
самого популярного государственного деятеля в истории Эллады (чье правление
называли "золотым веком", "веком Перикла"), то его привлекут к суду. И хотя,
как
сообщает Плутарх, "рука Перикла, державшая поднятое копье перед лицом, была
сделана так мастерски, будто он хотел прикрыть сходство, оно, однако, видно
было
с обеих сторон". И Фидия осудят и бросят в тюрьму, где он умрет от болезни.
Греческая демократия ревниво оберегала равенство граждан - разумеется, только
свободных, ибо демократия оставалась рабовладельческой, - и главную опасность
для себя видела в возвеличивании отдельных лиц, которые, получив в руки власть,
редко когда удерживались от искушения стать тиранами и самолично вершить судьбы
государства, не считаясь с теми, кто выдвинул их. Приговор Фидию, конечно, был
несправедлив и бесчеловечен. Но афинян можно понять: ведь, по их мнению, именно
художники и поэты несут, так сказать, моральную ответственность за подготовку
тирании, именно их славословие расчищает дорогу властолюбцам и одурачивает
народ.
Но вернемся к Ивику. Погостил он у Поликрата и вновь отправился блуждать
по свету. Путь его вел на Истмийский перешеек, где раз в два года происходили
Истмийские игры - праздник в честь Посейдона.
К Коринфу, где во время оно
Справляли праздник Посейдона,
На состязание певцов
Шел кроткий Ивик, друг богов.
Но, видно, в тот час Аполлон и Музы заняты были более важными делами и
забыли о своем избраннике. И случилось непредвиденное (вероятно, так
предопределил рок!) - на Ивика напали разбойники и убили его. Лишь стая
журавлей
в высоком небе стала свидетельницей этого преступления.
Уверенные в своей безнаказанности, убийцы пришли в Коринф и безмятежно
веселились на празднике. Но если и можно обмануть богов, то никому не укрыться
от гневного взора Эриний - богинь мщения. И однажды над городом проплыла
длинная
стая серебристых птиц.
"Гляди-ка, это же Ивиковы журавли!" - в тревоге воскликнул один из
злодеев. Зашумела толпа, услышав невольно сорвавшееся с уст имя поэта.
И вдруг, как молния, средь гула
В сердцах догадка промелькнула...
"Убийца кроткого поэта,
Себя нам выдал самого.
К суду того, кто молвил это,
И с ним - приспешника его!"
И так всего одно лишь слово
Убийцу уличило злого,
И два злодея, смущены,
Не отрекались от вины.
И тут же, схваченные вместе
И усмиренные с трудом, -
Добыча праведная мести -
Они предстали пред судом.
"Добыча праведная мести". Это, конечно, строка Н. Заболоцкого, который
перевел известную балладу Шиллера "Ивиковы журавли". Но в мифах действительно
идея возмездия очень популярна. Ни один проступок не может остаться без
последствий! Уйти от всевышнего суда невозможно, хотя и удается иногда получить
отсрочку.
Греческий баснописец II века Бабрий рассказывает:
"Приказал Зевс Гермесу: "Запиши-ка на черепках все пороки и прегрешенья
смертных и сложи в ящик, чтобы мог я за каждый грех назначить кару". И вот
заполнился ящик до
|
|