рьяных болельщиков.
 
И нередко она появлялась не одна, а в сопровождении бога смерти Таната, который 

отнюдь не ограничивался ролью скромного созерцателя. Иногда схватки атлетов - 
кулачных бойцов - заканчивались трагически. Еще больший урожай собирал этот 
мрачный бог на конных состязаниях: в 426 году до нашей эры, например, из 40 
наездников в живых остался лишь... один. Нередко его благосклонный взор падал и 
на 
трибуны стадиона, и тогда...
Философ Фалес, выдающийся ученый VI века до нашей эры, по преданию, умер 
во время игры "от жары, жажды и дряхлости".
О мудреце Хилоне писали, что "зрелище победы сына было слишком сильным для 
старца, и он скончался тут же, на стадионе". Такую смерть считали достаточно 
почетной, ибо чего можно было еще желать в жизни, после того как твой сын стал 
олимпиоником?!
Как известно, Олимпийские игры прекратились в конце IV века. Христианская 
церковь не могла допустить, чтобы душевные и физические силы людей 
растрачивались столь нерациональным способом. Сокрушив старых богов, она 
истребляла всякую память о них, уничтожала памятники, запрещала обряды и 
традиционные праздники.
Понадобилось полторы тысячи лет, чтобы в 1896 году идея Олимпийских игр 
вновь увлекла - и теперь уже не одних греков, а все человечество. Правда, на 
этот раз обошлось без Зевса. Но организатор игр француз Пьер де Кубертен 
достойно заменил забытого бога и вполне заслужил, чтобы его статуя была 
воздвигнута в Олимпии - среди огромного музея под открытым небом, где хранятся 
обломки почти двух тысяч произведений искусства, которые не пощадило ни время, 
ни люди. Но в память о величайшем спортивном празднике древности и поныне, раз 
в 
четыре года, на древней земле Олимпии, в священной роще, под лучами солнца 
вспыхивает факельный огонь, который, как эстафету проносят по земному шару. Его 

доставляют на стадион олимпийского города к началу праздника, открывающегося 
парадом участников, среди которых, по традиции, первыми проходят представители 
Греции - страны, подарившей миру Олимпийские игры.

"ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ"

Эта приветливая надпись встретила знаменитого итальянского поэта Данте, 
подошедшего к воротам ада, который он описал в своей "Божественной комедии". 
Действительно, по христианским верованиям, ад предназначался для тех, кто при 
жизни не отличался особым благочестием и запятнал себя преступлениями. 
Праведникам же и тем, кто смирен и кроток, гарантировано вечное блаженство в 
раю 
- избавление от горя, обид, забот и труда. По мнению церкви, именно такая 
постная райская жизнь и есть предел всех человеческих стремлений.
В этом смысле греки с гораздо большим уважением относились к людям. Даже 
богов они представляли себе в человеческом облике, ибо ничего прекраснее этого 
облика, по их мнению, не было. Они, разумеется, не подозревали, что благодаря 
труду человек выделился из животного царства. Но, во всяком случае, перспектива 

унылого безделья и удручающей беззаботности на том свете их явно не прельщала. 
Ходячего выражения "перешел в лучший мир" у них не существовало, и никакого 
загробного блаженства они не ожидали. Поэтому идея рая им до поры до времени 
вообще не приходила в голову: всякая смерть считалась несчастьем, каких бы 
почестей ни удостаивались умершие в подземном мире. Самый сильный из смертных - 

греческий герой Ахилл, павший под стенами Трои, в загробном царстве продолжал 
считаться своего рода вождем, командовавшим, правда, бесплотными душами. 
Подобная почесть не доставляла ему радости. Разумеется, от страданий он был 
избавлен. Но, встретившись с Одиссеем, спустившимся под землю для выполнения 
сложнейшего поручения, он признавался:

Не утешай меня в смерти моей, Одиссей знаменитый!
Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка, мужика безнадельного, вечно работать,
Нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью.

А ведь Ахилл находился в весьма привилегированном положении - он попал в 
число героев, которым предназначался особый Остров блаженных, где царствует 
Крон 
и куда не допускают обычных смертных.
Древнейшие люди не видели особой грани между жизнью и смертью. Смерть 
казалась им лишь переходом к другой, какой-то неведомой жизни, и загробное 
царство представлялось им продолжением земного.
Поэтому, когда хоронили покойников, им старались создать привычную 
обстановку и словно снаряжали в дальнюю дорогу, обеспечивая всем необходимым.
Позднее возникло представление о душе, которая способна отделиться от 
тела. Как объяснить, что во сне человек может путешествовать, встречаться с 
умершими, охотиться? Невольно приходило на ум, что у него есть двойник, который,
 
дождавшись удобного момента, покидает тело и на