ил вам для 
рассуждения?

Тимей.

Кое-что помним, а если что и забыли, ты здесь, чтобы напомнить нам; а еще лучше,
 если это тебя не затруднит, повтори вкратце все с самого начала, чтобы оно 
тверже укрепилось у нас в памяти.


Затем собравшиеся начинают беседовать о тех правилах игры, которых необходимо 
придерживаться в государстве. Гермократ вспоминает о том, что за день до того 
Критий рассказывал о легенде, однако Сократа тогда уже не было с ними. Теперь 
он мог бы повторить рассказ, чтобы собравшиеся смогли сказание обдумать. Так 
начинается пространнейший монолог Крития: предисловие к истории Атлантиды. 
Очень важно проследить за этим несколько скучноватым рассказом, потому что 
здесь открывается занавес к истории Атлантиды… (Я пользуюсь переводом 
профессора Отто Апельта 1922 года [109]. Все цитаты из перевода Апельта 
выделены курсивом.
[1]
)

Критий.

Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое,
 как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов. Он был 
родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно 
упоминает в своих стихотворениях; и он говорил деду нашему Критик) — а старик в 
свою очередь повторял это нам, — что нашим городом в древности были свершены 
великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега 
времени и гибели людей; величайшее из них то, которое сейчас нам будет кстати 
припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и почтить богиню в ее праздник 
достойным и правдивым хвалебным гимном.

Сократ.

Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Солона 
рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим городом?

Критий.

Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, который сам был 
далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, 
около девяноста лет, а мне — самое большее десять. Мы справляли тогда как раз 
праздник Куреотис на Апатуриях, и по установленному обряду для нас, мальчиков, 
наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения 
разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в 
то время были еще новинкой. И вот один из сочленов фратрии, то ли впрямь по 
убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не 
только мудрейшим во всех прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве 
благороднейшим из поэтов. А старик — помню это, как сейчас, — очень обрадовался 
и сказал, улыбнувшись: «Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но 
всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда 
из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые 
встретили его по возвращении на родину! Я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни 
Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой».
«А что это было за сказание. Критий?» — спросил тот. «Оно касалось, — ответил 
наш дед, — величайшего из деяний, когда-либо совершенных нашим городом, которое 
заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели 
совершивших это деяние рассказ о нем до нас не дошел». «Расскажи с самого 
начала, — попросил Аминандр, — в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого 
слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?»
— Есть в Египте, — начал наш дед, — у вершины Дельты, где Нил расходится на 
отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого ном