ундамент давал 
трещины, и через щели просачивались новые идеи и новые институты. По-i всюду 
приходили в упадок города; торговля, промышленность и сельское хозяйство 
гнулись под тяжестью налогов. Менее безопасным и надежным стало сообщение, в 
некоторых провинциях появились мародеры – крестьяне, не способные более жить за 
счет земли. Империя постепенно распадалась на общности неизвестного 
классической древности типа, которые со временем сольются воедино и составят 
новую модель – феодальную и христианскую. Но прежде чем это случится, пройдут 
поколения, когда новый абсолютизм будет бороться за то, чтобы дороги оставались 
открытыми, поля возделанными, а варвары не пересекали границ.
Тем не менее Римская империя была старой системой. Ее артерии и вены несли 
напряжение всего того, что выдержал и пережил древний мир. Римский мир, подобно 
пожилому человеку, хотел уйти на покой, чтобы в тишине и неспешности 
наслаждаться с философской отрешенностью теми плодами, которыми жизнь одарила 
более удачливые классы. Но внутренний консерватизм тревожили новые идеи, а по 
другую сторону тщательно охраняемых границ уже волновались и замышляли недоброе 
огромные массы голодных, диких людей. Характерными чертами римского мира были 
толерантность ко всем религиям и восприятие универсальной системы управления. 
Каждое поколение после середины II в. видело нарастающую слабость государства и 
стремление к единообразной религии. Христианство ставило вновь все те вопросы, 
ответы на которые вечно искал Рим, и некоторые другие, над которыми он никогда 
не задумывался. Хотя различия в общественном положении, со всеми их 
прискорбными последствиями, принимались в эти столетия – даже теми, кто в 
наибольшей степени страдал от них – как часть закона природы, институт рабства, 
охватывавший треть римского общества, не мог бесконечно долго противостоять тем 
новым динамичным мыслям, которые несло с собой христианство. Чередование 
фанатичного распутства и строгого пуританизма, отмечавшее смену императоров, 
контраст между моралью в центре державы и той, которой придерживались на многих 
подвластных землях, порождали постоянно растущее недовольство и волнения. В то 
время, когда человечество, похоже, разрешило значительную часть материальных 
трудностей и когда высшее правительство предоставило неограниченную свободу 
духовному эксперименту, неумолимые силы уже пришли в движение. Не отдыхать, не 
останавливаться: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 
13:14). Странные, необычные повороты судьбы, разрушительные для мира и порядка, 
но будоражащие сердца людей. Перед римской системой лежали неизмеримые беды – 
нищета, кровопролитие, хаос и долгая ночь, которой было суждено опуститься на 
мир.
Снаружи на границы напирали грубые варвары. Здесь же, внутри, свирепые звери 
объединились в братство по оружию с лучшими воинами. В суматохе и неразберихе 
этих обществ, со всеми их злодеяниями и варварством, было больше жизни, чем в 
величественных достижениях Римской империи.
Мы видим, как эти силы, вздуваясь подобно наводнению у грозных плотин римского 
мира, не только перехлестывали через край дамбы, но и незаметно просачивались 
через трещины и щели, хотя все это время римляне сознавали хрупкость своего 
общества. Потоки новой, дикой жизни беспрерывно прорывались из Азии, волна за 
волной устремляясь на запад. Нелегко было получить против них превосходство в 
оружии. Всю защиту составляли холодная сталь, дисциплина и немного денег, 
необходимых для перемещения и организации армий. Все зависело от высоких 
качеств легионов: падают они – падает все. С середины II в. все эти 
разрушительные силы проявлялись четко и определенно. Люди в римской Британии на 
протяжении многих поколений думали, что они разгадали загадку Сфинкса. Однако 
они неправильно понимали значение его улыбки.



Глава IV. ЗАТЕРЯННЫЙ ОСТРОВ

Нельзя понять истории без постоянного обращения к тем длительным периодам, с 
которыми мы то и дело сталкиваемся на опыте нашей собственной короткой жизни. 
Пять лет – это много. Двадцать лет – это горизонт для большинства людей. 
Пятьдесят лет – древность. Чтобы понять, как удар судьбы воздействует на то или 
иное поколение, надо прежде всего представить себе его положение и затем 
приложить к нему шкалу нашей собственной жизни. Так, почти все изменения 
гораздо менее ощутимы для тех, кто является их свидетелями, чем для тех, кто в 
качестве хроникера сталкивается с ними тогда, когда они уже превратились в 
характерные черты эпохи. Мы всматриваемся в эти события, отделенные от нас 
толщей в почти две тысячи лет, через неясные телескопы исследований. Мы не 
сомневаемся, что II и до некоторой степени III вв. христианской эры, по 
контрасту с тем периодом, что был до них, и большей частью последующих эпох, 
стали для Британии Золотым веком. Но к началу IV в. на это несовершенное, но 
тем не менее достаточно благополучное общество надвинулась тень. Ощущение 
безопасности твердо и решительно уходило из римской Британии. Ее граждане 
каждодневно чувствовали, что мировая империя, частью которой была их провинция, 
приходит в упадок. Для них началось тревожное время.
Лопата археолога, корректирующая и расширяющая познания историков, открытие и 
изучение раскопок, руин, камней, надписей, монет и скелетов, не применявшиеся 
ранее данные аэрофотосъемки представляют нам новые сведения, в которых нельзя 
сомневаться. Хотя основные представления XIX в. не опровергнуты, современные 
знания стали более точными, более конкретными и более глубокими. Тот упор на 
события, их причины и хронологию, который делали писатели-виктори