на страницах Библии. Чтобы дать войску возможность преодолеть 
водные преграды, расступаются и воды Иордана, и поросшего тростником залива. 
Солнце останавливается, чтобы дать утолиться гневу. Падающие с неба камни не 
только побивают вражеское войско, но и разбираются при этом, где свой, где – 
чужой. (Я не исключаю того, что последний пример – это дошедшее до нас 
воспоминание о некоем космическом катаклизме
[110]
, но когда и где он произошел – из описания не вычитать.)

Комментируя знаменитое пресловутое взятие Иерихона, Де-лицш (с. 24) отмечает, 
что «колонна воинов, идущих по пять человек в ряду, должна была иметь в длину 
около 90 километров, и обходить стены Иерихона всей этой колонне пришлось бы 15 
часов. А так как каждый воин должен был ежедневно обойти стену семь раз, то на 
все это предприятие потребовалось бы…

Нет более вопиющего примера для демонстрации разницы между правдой и 
поэтическим вымыслом, чем падение Иерихона. Поэтическая выдумка гласит: мощные 
стены Иерихона пали под влиянием мощи семикратно обнесенного священниками 
вокруг осажденного города ковчега Господня. Правда гласит: город был взят из-за 
предательства подкупленной блудницы» (с. 26)
[111]
. Подобными примерами заполнены многие страницы, что говорит не столько об 
усидчивости Делицша, сколько о количестве нелепиц, содержащихся в Библии.

Еще одна небылица: совершенно невероятная история о покорении Ханаана?

По этому поводу Делицш выражается ясно: «Нет Бога без земли» (с. 40). Иегова 
должен завоевать для себя «базисный» клочок земли. Каким образом – неважно. Вот 
мы и подошли к явной отправной точке: существовавшему лишь в религиозном смысле 
«народу» иудеев нужна родина, хотя бы в далеком прошлом. И они создают ее себе 
на кончике пера: пишут книги и описывают в них свою выдуманную «родину». Так, в 
X веке некоторые религиозные общины, осуществляющие миссионерскую деятельность 
везде вокруг себя, основывают все новые общины от Галиции на Украине до Галисии 
на Атлантике
[112]
. Тогда же писалась история; чем невероятнее и фантастичнее, тем лучше
[113]
. История эта охватывала многие тысячелетия от дня творения; возводила иудеев в 
потомки первого человека на Земле
[114]
, в ней была передача древнейших в мире законов, отвоевание исконных родных 
земель, центральный храм и жреческая каста, и… все, что еще бывает необходимым 
для создания достойной уважения истории.


Делицш указывает осудительно и на в высшей степени презрительное отношение к 
женщине, сквозящее во всех ветхозаветных текстах. То же самое встречается и в 
Новом Завете (Иисус прикрикивает на свою мать: «Женщина, что мне делать с 
тобой?») и – в очень похожей форме – в Коране. Это – лишнее свидетельство того, 
что по времени создания эти книги недалеко отстоят друг от друга и что ими была 
зафиксирована ментальность некоего временного периода. Более того, здесь 
заложена не историческая картина, не моментальный срез реального прошлого, а 
изложена идеологическая программа, ставшая потом постепенно, шаг за шагом, 
фактом в социальной организации общества. Ни в античности, ни в европейском 
язычестве подобного отношения к женщине не было (согласно Хунке, 1958, оно было 
просто немыслимо тогда). Новизна этой программы настораживает и помогает 
определить, что поздние редакции следует датировать более поздним временем: 
после черной смерти
[115]
.


Подлинная традиция не допускает передачи столь сумбурных и противоречивых 
текстов, как книги Ветхого Завета. Мы вынуждены предположить, что отдельные 
фрагменты составлялись деятелями совершенно чуждой культуры; и подобной 
стряпней они намеревались заполнить выдуманный временной промежуток 
длительностью от двух до трех тысяч лет. Но как удалось повесить все это на шею 
умным людям, до сих пор остается загадкой
[116]
.




Новый Завет

Каммайер, как и Бальдауф, считает, что Библия – прежде всего, Новый Завет – 
написана в позднем средневековье. И чтобы разобраться в этом, не нужно быть 
специалистом: от отдельных моментов у любого читателя волосы становятся дыбом. 
Прочитав хотя бы первые три Евангелия и Деяния святых апостолов, трудно 
избавиться от впечатления, что авторы данных текстов не знали Палестины и не 
имели ни малейшего понятия об иудаизме с его сложными законами и обычаями. 
Более того, они владели греческим как иностранным; арамейского языка почти не 
знали и, скорее всего, говорили и писали на вульгарной латыни, которая и была 
их главным языком.

Каммайер (1982, с. 328) отмечает следующую особенность: чем «моложе» Евангелие, 
тем более оно проникнуто восточными мотивами, ориентализировано
[117]
.


Если Иисус, как принято считать или внушать, говорил на арамейском, то 
образованные иудеи – на греческом: ведь Тору в синагогах читали в греческой 
версии Септуагинты
.
Таким образом, налицо языковая лакуна.

Одним из первых исследователей этой проблемы стал бывший студент-богослов, 
обучавшийся при евангелическом монастыре в Тюбингене, Давид Штраусс. «Сегодня 
мы интересуемся Библией только с исторической точки зрения. Интерес этот не 
имеет ничего общего с поисками истины», – пишет он в предисловии (1864). Но все 
мы – крайне политизированы и предвзяты. «Если кто-то пишет о властителях 
Ниневии или о египетских фараонах, то им вполне может двигать чисто 
историческая заинтересованность. Однако христианство – настолько живой организм 
и такая мощная