Пфорцхайме, он не высказал ни одной оригинальной мысли, а сами его 
произведения являются компиляциями работ «древних» авторов. Монахов своих он 
поощрял к изучению античной классики и языческой философии. В современных 
исторических трудах это скромно именуется «каролингским ренессансом». Некоторые 
его ученики уже разоблачены нами как вымышленные персонажи: Валафрид Страбон, 
Оттфрид Вайсенбургский, Готтшальк Сакс и Рудольф Фульдский.

Для нас важно его издания «Евангельской гармонии» (Татиа-на), а также текстов 
Спаситель
[97]
и Христианин
[98]
, написанные, скорее всего, под его руководством или по его инициативе. Даже 
немецкая «Песнь о Гильдебранте» признается сегодня снова, даже после 
критического рассмотрения этого тезиса, творением Ра-бануса, бывшего, кстати, 
как минимум, билингвой (двуязычным). Помимо 22-томной энциклопедии, которая 
якобы уже в XI веке имела многочисленные иллюстрации, кроме арифметики и 
грамматики, он якобы создал комментарии почти ко всем библейским книгам. Именно 
на этом его, скорее всего, и можно схватить за руку: нет ничего на свете, что 
бы менялось быстрее теологических воззрений, и трудно представить себе, чтобы 
все эти изменения могли корректно отразиться в творчестве одного-единственного 
человека.


Немецкая средневековая литература тоже развивалась на редкость своеобразно (см. 
Де Боор, I, 1979). Вроде бы в эпоху Каролингов большинство документов должно 
было составляться на латыни, но когда речь заходила о точности в выражениях, в 
текст охотно вставляли немецкие слова, так как, очевидно, немецкий тоже был 
письменным языком, к тому же более ясным и четким, чем латынь. Героическая 
поэзия и ранние христианские тексты (Спаситель, Христианин…) были созданы на 
немецком (точнее, на древневерхненемецком) языке, причем все почему-то именно 
до 911 года
[99]
. Затем следует лакуна в 150 лет, а, начиная с 1063 года, немецкие тексты 
появляются вновь. Зато в вышеупомянутые 150 лет пишут на латыни, причем на 
классической; так «писала» Розвита фон Гандерсхайм и бесчисленные монастырские 
хронисты с их невозможными солнечными и лунными затмениями.

Эта вспышка латинского творчества стоит особняком в истории немецкой 
литературы; с ней не связан процесс литературного развития; эти произведения 
нигде не упоминаются и не цитируются, никто не пишет их оценок или произведений,
 ими инспирированных.

«Единственным в своем роде, предательски необъяснимым и загадочным 
произведением» (и, следовательно, крайне подозрительным) считается поэма 
Руодлиб, изданная в 1838 году Шмелле-ром (опубликовавшим также поэмы Хелианд 
(Спаситель), Муспилли
[100]
и сборник Кармина Бурана
[101]
) и Яковом Гримм. Уникальность поэмы Руодлиб заключается в том, что лексика и 
стилистические приемы, в ней использованные, вошли в литературный обиход лишь 
многие столетия спустя («Настоящие галсы плывущего против ветра времени 
корабля», Де Боор, с. 98). Сохранилось 2324 стихов этого стихотворного романа; 
около 1500 стихов считаются утраченными. То есть сохранился довольно большой 
фрагмент, который может дать представление обо всей поэме. Подозрения не 
вызывают даже обстоятельства обнаружения текста: поэма, о которой никто никогда 
не слышал, была записана на листах пергамента, не по назначению используемого в 
качестве полос переплетного материала, и найдена в 1807 году в монастыре 
Тегернзее после его вынужденного закрытия (1803). Тридцать лет спустя было 
обнаружено еще несколько пергаментных листов с тем же текстом, и поэму решили 
напечатать. Ее включили в корпус текстов последней трети XI века, единственно 
на основании формы шрифта!
[102]
.

К латинским книгам XII века, созданным, скорее всего, тремястами годами позже, 
принадлежит также Саксон Грамматик, чье творчество представляет собой пестрое 
смешение из запутанных народных преданий, романтического сочувствия героической 
старине и тенденциозных попыток историотворения. На подражающей языку Юстина 
латыни (Эттмюллер, 1869) написана 16-томная якобы история датчан. По меньшей 
мере, первые 9 томов, долженствующие содержать бесценное собрание саг, – не 
более чем вздор. Эттмюллер предпринял рифмованный и ритмизованный «обратный 
перевод» саг, ознакомление с которыми наводит на мысль, что фантазией и 
изобретательностью писатели-романтики ничем не уступали борзописцам Ренессанса. 
В тексте присутствует даже восточные литературные вставки (11,2, Хёёдх), 
например, шумное мусульманское пиршество, происходящее словно бы «в наши дни» и 
пугающее «всех потомков».

Представлены в переводе и эротические выдумки в духе Бок-каччо: Водан несет 
службу мага при королеве (как магрибский суфий Бу Азза при жене своего учителя).
 Есть там и Византия, и славянские племена, названия которых звучат в точности 
так, как их будут называть в XV веке. Боги Эдды
[103]
(Водан, Ульр, Бальдур и т. д.) представляются как посмешище; они деградировали 
до человеческого уровня и погрязли в коррупции в Византии. Одно упоминание 
водных часов ставит всю поэму под подозрение, – это замечает даже Эттмюллер, не 
делая, впрочем, напрашивающихся выводов. Можно считать Саксона Грамматика 
пародией, ставившей перед собой задачу высмеять позднесредневековый рыцарский 
роман и разрушить мистическое очарование пародируемых произведений.

Уже упоминавшийся современный латинский поэт Эберле, досконально знающий этот 
мертвый язык, отметил его некоторые основные черты, всегда казавшиеся мне 
странными: например, хаотичную расстановку слов в предложении. Из-за нее 
латинскую фразу невозможно понять, не прочитав ее до конца и как следует не 
рассортировав отдельные