наследник Готфрида - фактически был представителем баронов, одним из них. 
Конечно, его королевская власть отчасти носила наследственный характер, или, 
точнее, стала носить, как мы видели, Готфрид был избран, а Балдуин призван 
править, да и то лишь благодаря верности лота-рингских баронов; после его 
смерти некоторые из баронов (по-прежнему) захотели возвести на трон его 
ближайшего родственника, Евстафия Булонского, другие же высказались в пользу 
дальнего кузена, Балдуина дю Бурга, преимущество которого состояло в том, что 
он был графом Эдессы и находился в пределах досягаемости, в то время как 
Евстафий пребывал на Западе. После Балдуина II бразды правления перешли к его 
зятю, и наследство, таким образом, кочевало от родственника к родственнику, 
всегда находясь тод контролем баронов, которые иногда вмешивались и 
противодействовали воле претендентов на трон. Когда, согласно освященному 
кутюмами порядку наследования, вотчина Балдуина Прокаженного должна была 
перейти к е~о самой младшей сестре Изабелле, бароны заставили е= развестись, 
чтобы тут же выдать замуж за человека, более способного, по их мнению, 
сохранить королевство. 
      В XIII в юрист Балиан Сидонский перед лицом Фридриха II настаивал на 
выборном характере королевской власти, чему есть подтверждение в Иерусалимских 
ассизах. Хотя изначально бароны получили свои фьефы из рук Готфрида, их совет 
играл существенную роль в принятии решений, жизненно важных для королевства и 
королевской власти. Подобная солидарность между королем и его советом просто 
поражает: если король что-либо предпринимал без согласия своих баронов, то 
только на собственный страх и риск, и такое проявление авторитаризма всегда 
плохо воспринималось его вассалами. Например, когда Гильом Тирский порицал 
сенешаля Милона де Планси, некоторое время бывшего фактическим регентом 
королевства, то заявил, что тот всегда поступал по собственной воле, ни с кем 
не советуясь. 
      Когда же Балдуин I решил отправиться в поход на Синай, то волей-неволей 
должен был отменить его, так как бароны не одобрили его план. Точно так же и 
"собственные люди" Танкреда принудили своего сеньора примириться с Балдуином и 
оказать помощь Эдессе. Ответственность за утрату Иерусалима несет Гвидо де 
Лузиньян, муж королевы Сибиллы, решивший действовать в одиночку, пренебрегая 
советом баронов. 
      По представлениям того времени, единоличное правление было 
злоупотреблением, наказуемым Господом. Великий романист Беццола как-то отметил, 
что в героических песнях на военных советах у императора бароны всегда шумят, 
стараясь высказать свое мнение, что часто заканчивается потасовкой, тогда как у 
"неверных" приказы эмира выполняются беспрекословно. Вот этот эмир и есть 
монарх, которого немыслимо представить в феодальном и христианском обществе до 
того момента, как легисты не отыщут его черты в римском праве. 
      Избрание также нашло отражение и в коронационном церемониале под видом 
совещания с народом; совещания исключительно символического, но в эпоху, где 
символы оказывали огромное влияние на повседневную жизнь, этого вполне хватает, 
чтобы понять природу королевской власти. Сразу после того как король, войдя 
через ворота в базилику Святого Гроба Господня, приносил клятву защищать 
иерусалимскую церковь и поддерживать кутюмы и свободы королевства, патриарх 
обращался к народу с вопросом, является ли тот, кого собираются короновать, 
"истинным наследником" королевства. Троекратный крик был ему ответом; после 
чего под пение "Те Deum" король занимал место на хорах, где разворачивалась 
обычная процедура помазания и коронации. 
      Так что же представляла собой власть иерусалимского короля' Прежде всего, 
это старые привилегии сюзерена его вассалы были обязаны ему "советом и помощью",
 особенно в случае, когда король выбирал заложников, чтобы освободиться из 
плена после поражения; бароны не могли ни продать свой фьеф, ни покинуть 
королевство раньше чем через год и один день без разрешения короля, ибо 
феодальный сеньор был привязан к своему домену так же. как и серв, и не мог 
повести себя подобно собственникам нашего времени, ни один сеньор не мог ни 
продать, ни уступать свой фьеф другому лицу (по крайней мере, свой основной 
фьеф, "главный манор", как его называли); к тому же фьеф был не столько землей, 
которую можно было использовать в сделках и описать за долги, а совокупностью 
прав, и сеньор был не в силах их изменить, ибо эти права определялись кутюмами. 
И, наконец, король был судьей. Заседая в высшей палате (совете баронов), 
который часто судил вместо него, король наказывал за нарушение и отклонение от 
кутюмов. Добавим, что баронов часто призывали подтвердить дарения, сделанные 
королем и гарантировать выполнение его обещаний (для чего они прикладывали свои 
печати к королевским актам), что заставляет нас подумать о своеобразном 
разделении власти в Иерусалимском королевстве. 
      Король и придворные бароны занимались тем, что в наше время называется 
законодательной деятельностью' они по-своему толковали кутюмы, в результате 
чего на свет появлялись законы. Конечно, не следует думать, что имела место 
законодательная работа, заложившая определенные правовые принципы: дела 
рассматривались по мере их поступления и подозреваемого судили по правовым 
установлениям его родной страны (в это время было принято каждого человека 
судить по его праву) или же попросту исходя из здравого смысла. "Ассизами то 
есть постановлениями, имеющими силу кутюмов, - являются лишь те, что 
применялись в течение долгого времени или о которых известно, что они уже 
использовались как ассизы". В конце концов, все подобные постановления были 
собраны вместе, записаны и составили уже упоминавшийся нами сборник 
Иерусалимских ассиз. Его самая древняя часть была записана в самом конце XII в.,
 между 1197 и 1205 гг.