Едва было собрано христианское войско, как стало известно, что Саладин осадил 
замок Тивериады, который графиня Триполитанская, в отсутствие мужа и сыновей, 
мужественно обороняла.

На военном совете, созванном в королевском шатре, Гуго Тивериадский, старший из 
пасынков графа, взял слово и стал слезно умолять прийти на помощь его матери. 
Сам Раймунд воспротивился этому. "Табари [Тивериада] принадлежит мне, - сказал 
он, - так же, как и моя жена и мое состояние, и никто не потеряет столько, 
сколько я, если замок будет утрачен. А если они захватят мою жену, моих людей и 
мое добро и если они разрушат мой город, я возвращу это себе обратно, когда 
смогу, и отстрою свой город, когда смогу, ибо предпочитаю скорее видеть 
разрушенным Табари, чем погибшей - всю Землю". Он напомнил всем об опасности, 
которую таило бы продвижение по бесплодным холмам, без воды и тени, отделявшим 
франкское войско от Генисаретского озера. Был канун св. Мартина Кипящего - 4 
июля, и край изнывал под знойным небом.

Бароны и король позволили себя растрогать такой самоотверженностью. Один 
магистр ордена Храма оставался неумолим. "Я вижу волчью шкуру", насмехался он. 
Однако совет согласился с мнением графа и решил дожидаться наступления Саладина 
у Сефорийского источника.

Но в полночь, когда Лузиньян остался один в своем шатре, магистр ордена Храма 
проник к нему и воскликнул:

Сир, верите ли вы этому предателю, который дал вам подобный совет? Он вам его 
дал, чтобы вас опозорить. Ибо великий стыд и великие упреки падут на вас <...>, 
если вы позволите в шести лье от себя захватить город <...> И знайте же, чтобы 
хорошенько уразуметь, что тамплиеры сбросят свои белые плащи и продадут, и 
заложат все, что у них есть, чтобы позор, которому нас подвергли сарацины, был 
отмщен. Подите же, - сказал он, - и велите крикнуть войску, чтобы все 
вооружались и становились каждый по своим отрядам и следовали за знаменем 
Святого Креста. [247]

Гвидон имел слабость послушать его и отдал приказ сворачивать поклажу и 
отправляться в путь среди ночи. Удивление, замешательство, последовавшие за 
столь неожиданным поворотом, не были развеяны отказом короля объясниться с 
баронами, собравшимися у его шатра. Ночь была полна предзнаменований. Говорили, 
что лошади отказываются пить, что старая колдунья обошла лагерь, наводя порчу. 
Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной 
бесплодной равнине, лежавшей среди еще более засушливых холмов, до "Рогов 
Хаттина"; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. 
Расстояние было небольшим - двадцать километров от Сефории до Тивериады, - но 
длинный караван тянулся пешим шагом.

Раймунд и его пасынки, как сеньоры фьефа, отдавали приказы впереди. За ними, с 
главными силами войска, следовал король. Тамплиеры шли последними. Легкие 
отряды Саладина не замедлили выследить войско христиан с восходом солнца по 
блеску металлических доспехов и целый день терзали его внезапными атаками и 
стрелами - всадники стреляли на скаку. Франки и их кони гибли от жажды и зноя 
под беспощадным солнцем.

Турки прибегли к своей обычной тактике, сосредоточив свои нападения на 
арьергарде войска и целясь как в лошадей, так и в людей. Тамплиеры и их кони 
изнемогали под вражескими обстрелами, гораздо более стремительными, чем они 
могли ожидать. Единственная надежда была - пройти Хаттин и пробиться к озеру. 
Но к вечеру - то ли Жерар де Ридфор послал сказать королю, что его рыцари 
больше не могут идти, то ли граф Триполи посоветовал остановиться в укреплении 
Марескальция, где, кажется, была вода, - Гвидон сделал остановку.

Колодцы в замке оказались пусты. Сарацины же приближались, окружая франков так 
плотно, "что кошка не смогла бы выскользнуть из войска незамеченной". Когда 
ночь принесла немного свежести, сарацины подожгли кустарник вокруг деревни, так 
что христиане задыхались в едком дыму. Именно в эту ночь тамплиер закопал 
Святой Крест в песок, чтобы спасти его от рук язычников.

На следующий день, на заре, пешие сержанты, умирающие от жажды, бежали к горе 
на поиски источников воды, а рыцари составляли свои ряды - чтобы дать сражение. 
Раймунд со своими пасынками, возглавив галилейские отряды, врезался во врага. 
Но когда турки разомкнули строй (обычная тактика легких мусульманских отрядов), 
граф и его люди отступили к побережью.

Все остальные попали в руки Саладина, который принял их с изысканной учтивостью.
 Было, однако, сделано исключение для грабителя караванов Рено де Шатийона и 
для братьев ордена Храма и госпитальеров, в которых султан видел заклятых 
врагов ислама. Шатийону тут же отрубили голову, возможно, это сделал сам 
Саладин. Монахов-воинов отдали дервишам и улемам, неумелым палачам, которые 
мучили каждого рыцаря, привязав его к столбу. Перед пыткой султан предлагал 
даровать им жизнь при условии "поднять палец и принять Закон" - стать 
мусульманами. Из двухсот тридцати тамплиеров ни один не проявил малодушия.