Расспрошенный уполномоченными, он описал пытки, которые претерпел, и предложил 
себя для защиты ордена, если ему предоставят на его расходы средства ордена 
Храма и если он сможет посоветоваться со своими священниками-братьями Рено 
Орлеанским и Пьером Булонским; последний ранее вел дела ордена Храма по 
доверенности в римской Курии.

И поскольку брат Понсар де Жизи говорил, что боится, как бы его не заключили в 
более суровую. темницу, так как он вызвался защищать орден <...> сеньоры 
уполномоченные приказали прево Пуатье [Филиппу де Воэ] и Жану де Жанвилю никоим 
образом не издеваться над ним <...>

Что не помешало Понсару де Жизи умереть в том же году. [554]

В тот же день сержант Эймон де Барбон сказал, что его подвергали пытке три раза,
 что он выдержал пытку водой и что в течение девяти недель его держали на хлебе 
и воде. "Его тело страдало, а душа плакала, и он много вытерпел ради ордена". 
Три года он был привратником Заморского магистра и не знает ничего дурного ни о 
магистре, ни об ордене Храма.

Имеется текст указаний, данных архиепископом Парижским уполномоченным от 
диоцезов, обязанным "примирить" тамплиеров; инструкции полны крайней жестокости 
в отношении тех узников, которые "все отрицают и отрицали всегда", и по всем 
статьям подтверждают жалобы свидетелей. [555]

Ясно, что эти свидетельства оказали действие на некоторых уполномоченных, 
которые отныне руководили допросами с большей мягкостью и пониманием. Если бы 
Жак де Моле в ходе второго допроса говорил с таким же чистосердечием, 
расследование могло бы принять иной оборот. Но после трех дней размышлений 
магистр возвратился еще более нерешительным, чем когда-либо, а в присутствии 
Гийома де Ногаре, явившегося наблюдать за свидетельскими показаниями, не было 
ничего успокаивающего. Моле подчеркнул, что он всего лишь бедный и 
необразованный (не знающий латыни) рыцарь, уяснивший, однако, что Папа оставил 
за собой право судить его вкупе с некоторыми великими бальи; ввиду этого, 
сказал он, говорить он будет только в присутствии Святого Отца. Тем самым 
магистр еще раз упустил возможность защитить орден Храма.

Продолжение расследования было перенесено на 3 февраля, но и в этот день дело, 
кажется, все еще не сдвинулось с мертвой точки. Жиль Эйслен отпросился; ему 
только что поручили охрану печати во время отсутствия Гийома де Ногаре, 
вызванного в Авиньон в связи с процессом, касающимся Бонифация VIII, [556] 
Ногаре и Плезиан отбыли, будучи в немилости, и возможно, они сами об этом уже 
знали, ибо Филипп IV, находивший, что с него достаточно, обязал их вести тяжбу 
как частных лиц, не позволив пользоваться во время дебатов королевским именем 
или авторитетом перед Курией.

Уполномоченные снова запаслись терпением до 6 февраля, - дня, когда потянулась 
вереница свидетелей, и резкий спад напряжения касался связанным с отъездом 
королевских легистов. Но равным образом очевидно, что люди короля уже 
занимались узниками, и только "смирившиеся", исповедь которых свидетельствовала 
о покорности, были приведены для дачи показаний.

В первый день были представлены шестнадцать тамплиеров, из которых пятнадцать 
пожелали защищать орден Храма. На следующий день их было тридцать три - 
двадцать два сержанта, два капеллана и - единственный в своем роде факт - семь 
лимузенских рыцарей, среди которых одному, Бертрану де Сартижу, принадлежит в 
дальнейшем значительная роль. 9 февраля комиссия допросила пятьдесят защитников,
 почти исключительно братьев-сержантов. Вероятно, многие из этих людей, простых 
и глубоко благочестивых, уповали на что-то вроде победы на "Божьем суде", 
полного очищения, которое бы громогласно провозгласило невиновность тамплиеров 
и привело бы в замешательство клеветников.

С 10 до 19 февраля свидетельств в защиту ордена становилось все больше. 14 
февраля двое тамплиеров, заключенных в темницу в Сансе, предъявили составленное 
для них письмо Жана де Жанвиля, где говорилось о "доброй исповеди". С этим 
письмом они должны были сообразовываться, и оно же угрожало костром, ежели они 
не будут строго придерживаться его; один из них, Лоран де Бон, командор Эпейи, 
в самом деле был заживо сожжен три месяца спустя. [557]

Жан де Жанвиль и его коллега Филипп де Воэ, видимо, почувствовали тогда, что 
дела идут слишком быстро; они представили нескольких свидетелей, то ли 
нерешительных, то ли враждебно настроенных; среди прочих - казначея ордена 
Храма Жана де Ла Тура и старого духовника короля Гийома д'Арбле. В тот же день 
вернулся Моле, дабы умолить комиссию написать Папе, - с целью призвать в Курию 
сановников ордена Храма, пока еще не слишком поздно.

Однако, если великие бальи хранили молчание, простые бальи ордена Храма с 
великой отвагой брали на себя его защиту. В четверг 14 марта папские 
уполномоченные заставили вызвать восемьдесят тамплиеров, чтобы зачитать им 
составленный против их ордена обвинительный акт. Этот труд, состоящий из ста