него вышеупомянутые гарроты и отвязать его от 
"кобылы". Подняв его, много увещевали сказать правду. С жаром он сказал то же 
самое.
     Приказано было разложить его еще раз на "кобыле". Разложив, увещевали его 
сказать правду. С жаром он сказал, что уже сказал ее.
     Ввиду всего этого вышеупомянутые господа инквизиторы и ординарий, 
недостаточно пытав подсудимого, приказали приостановить пытку с предупреждением,
 что возобновят ее, когда только им будет угодно. Сие было ему указано, и он 
сказал: "В добрый час! Продолжайте!"
     Засим его развязали и перенесли в камеру близ палаты пыток, где его 
осмотрели и ухаживали за ним весьма заботливо. И, по-видимому, хотя он был 
весьма изнурен, у него не было никаких переломов и увечий.
     Допрос сей был закончен к десяти с половиной часам утра.
     С подлинным верно: Педро де Маньоска" (См.: Парках В. Испанские и 
португальские поэты – жертвы инквизиции. М. – Л., 1934, с. 119-124).
     Хотя по инструкции при пытке должен был присутствовать врач, что, по 
мнению апологетов инквизиции, доказывает ее гуманность, он если и присутствовал,
 то в роли пособника палачей. Врач главным образом использовался или для 
освидетельствования смерти заключенного под пыткой, или для осмотра обвиняемых 
в иудаизме на предмет обнаружения обрезания. Нельзя без омерзения читать 
наукообразные заключения этих "врачей", фигурирующих в делах инквизиции, 
выдававших любую царапину или шрам на половом органе за "неопровержимое 
доказательство" вины заключенного, служившего часто единственным основанием для 
его осуждения (См. документы процесса по обвинению в иудаизме членов семьи 
Карвахаля в Мехико: Того A. La familia Carvajal en Mexico, v. I-II. Mexico, 
1944; Procesos de Luis de Carvajal (El Mozo). Mexico, 1935).
     Инквизиция не только калечила и убивала свои жертвы, но и грабила их. 
Арест сопровождался секвестром всего движимого и недвижимого имущества 
арестованного, причем его должники под угрозой наказания были обязаны выплатить 
св. трибуналу задолженные суммы. Разумеется, оплачивать долги своих жертв 
инквизиция и не думала. После вынесения приговора состояние осужденного 
конфисковывалось в пользу св. трибунала. Кроме того, осужденный оплачивал 
издержки процесса. Вынесению сравнительно "мягкого" приговора – порки, 
поругания, тюремного заключения – сопутствовал крупный денежный штраф. Добытыми 
таким образом средствами инквизиторы распоряжались по своему усмотрению: 
спекулировали, приобретали недвижимую собственность, ценные вещи, поместья. Из 
этих фондов выплачивали себе и чиновникам трибунала жалованье.
     Особенно жестоко расправлялись инквизиторы с теми, кто покушался на их 
авторитет. Мексиканский инквизитор Алонсо Гранеро, назначенный в 1574 г. 
епископом провинции Чаркас (обычно инквизиторы заканчивали свою карьеру 
возведением в епископский сан), очутился проездом в Никарагуа, где местный 
нотариус Родриго де Эвора сочинил на него сатирические стишки. Разгневанный 
инквизитор приказал заковать Эвору в цепи, подвергнуть пытке, в результате чего 
у бедного виршеплета оказались вывихнутыми руки и ноги. Но кровожадному Гранеро 
этого было мало. Он присудил своего недруга к 300 ударам плетью, 6 годам 
каторжных работ на галерах и конфискации имущества.
     За труды инквизитор присвоил себе дорогой китайский сервиз, принадлежавший 
его жертве, с трудом уместившийся, как отмечает соответствующий акт, в четырех 
больших ящиках!
     При отсутствии "серьезных" дел инквизиторы не гнушались сочинять обвинения,
 буквально высосанные из пальца, против ни в чем не повинных людей. Вот что 
пришлось испытать не в меру болтливому французу Франсуа Моиену, 
путешествовавшему по своим делам с попутным караваном мулов из Буэнос-Айреса в 
Чили в 1750 г. Погонщик мулов, с которым не поладил француз, донес инквизиции, 
что тот в пути вел "подозрительные" разговоры: называл мула "божьим созданием", 
говорил, смотря на ночное небо, что "такое обилие звезд – сплошная бессмыслица",
 критиковал местное духовенство за вольготный образ жизни. По приказу 
инквизиции француза арестовали и доставили в Лиму. Там инквизиторы стали его 
допрашивать:
     – Ты обозвал мула "божьим созданием" – значит, принадлежишь к еретической 
секте манихеев. Говорил, что обилие звезд – бессмыслица. А их создал бог – 
значит, обвинял бога в нерадивости и поэтому повинен в еретическом богохульстве.
 Критиковал вольготную жизнь духовенства? Признавайся, что ты член "заразной" 
секты Уиклефа.
     А уж за одно обвинили его в принадлежности к сектам Кальвина, Янсена, 
Магомета и мало того – в иудействе.
     Напрасно убеждал француз инквизиторов, что инкриминируемые ему 
высказывания были бездумной болтовней, что он правоверный католик и понятия не 
имеет о каких-либо сектах. Ему не верили, и чем упорнее он отрицал свою вину, 
тем беспощаднее его пытали. Следствие по его делу длилось 13 лет! В конце 
концов, палачи добились своего: француз покаялся в своих грехах и был присужден 
к 10 годам каторжных работ и 200 ударам плетью (Lea H. Ch. Op. cit., p. 441).
     В задачу инквизиции входило наказание священников-самозванцев, беглых 
монахов, церковников-амансебадос, т. е. живших со своими "незаконными" семьями. 
Инквизиция привлекала таких "нарушителей" к ответственности в исключительных 
случаях, проявляя к ним, как правило, большое снисхождение.
     Например, в 1721 г. монах Фран