ями, которые выдают Лас Касаса за 
продукт одного и того же "испанского духа", породившего как конкистадоров, так 
и их противников. "Испанцы, – утверждает историк Франсиско Моралес Падрон, – 
должны исходить из той точки зрения, что если аннексия и колонизация (так 
Моралес Падрон перекрещивает конкисту и колониальный режим. – И. Г.) Нового 
Света в рекордный по краткости срок и была грандиозным историческим событием, 
то еще более грандиозным и исключительным событием была критика (Лас Касаса. – 
И. Г.) методов, применяемых при этом, а также мнение о равенстве всех людей и 
сомнение в законности прав Испании, на которых она основывала свои действия в 
Новом Свете" (Estudios sobre Fray Bartolome de Las Casas, p. XIV). На наш 
взгляд, ставить на одну доску конкисту и ее противников – значит пытаться 
оправдать завоевание, и мало меняет существо точки зрения Моралеса Падрона то, 
что он считает деятельность Лас Касаса более грандиозной, чем конкисту.
     Моралес Падрон далее рассуждает так: спустя четыреста лет после конкисты и 
после огромных успехов человечества в области культуры мы все еще спрашиваем: 
справедливы ли войны и истребление населения в Северной Ирландии, Палестине, 
справедливо ли было вести необъявленную войну во Вьетнаме; можно ли сеять 
смерть и разрушения в какой-либо стране для того, чтобы навязывать ей 
определенное религиозное и политическое кредо; допустимо ли убивать с целью 
захвата территории ее законных владельцев; вправе ли одни государства 
осуществлять военную интервенцию против других, чтобы воспрепятствовать 
установлению неугодного им режима; какой моралью можно оправдать провоцирование 
военных конфликтов с целью сбыть продукцию фабрикантов оружия; вправе ли люди 
бомбежками изменять биогеографические условия жизни человека. Если все эти 
преступления творятся в наши дни, то какой спрос может быть с конкистадоров, 
действовавших почти 500 лет назад?
     Моралес Падрон, конечно, возмущен преступлениями современных колонизаторов,
 и мы, как и все прогрессивные люди на земле, понимаем и разделяем его 
возмущение. Но из этого вовсе не следует, что за давностью срока подлежат 
амнистии или забвению преступления конкистадоров. То, что современные 
колонизаторы – звери, вовсе не делает конкистадоров ангелами. Нельзя 
согласиться и с другим утверждением испанского историка, что "испанцы XVI в. 
создали международное право только своим стремлением обосноваться на 
Американском континенте при помощи методов, вытекающих из их культурного и 
религиозного наследия, которые могли бы быть оправданными перед своей 
собственной совестью" (Ibidem). Ведь испанцами были не только Лас Касас и 
другие противники конкисты, но и колонизаторы.
     Некоторые историки (Сильвио Савала, Льюис Хенке), оценивая деятельность 
Лас Касаса, приходят к выводу, что среди колониального духовенства действовали 
две группировки: одна участвовала в порабощении индейцев и их эксплуатации, 
другая боролась за права аборигенов. Но ограничиться констатацией этого факта – 
значит не раскрыть его подлинную сущность. Ведь это были далеко не равнозначные 
группировки. Первая представляла официальную церковь и включала подавляющее 
большинство церковников, вторая же представляла меньшинство, выступления 
которого против порабощения индейцев не смогли воспрепятствовать их закабалению.

     "Духовенство не имело ничего против теории энкомьенды, – писал Лесли Бирд 
Симпсон, американский историк колониального периода Испанской Америки. – 
Протесты Лас Касаса и доминиканцев не должны быть истолкованы как официальное 
отношение церкви к этому вопросу" (Byrd Simpson L. The encomienda in New Spain. 
Berkeley, 1929, p. 188-189). Церковь, справедливо отмечает тот же автор, жила, 
подобно другим испанским учреждениям, трудом индейцев. Строительство 
бесчисленных церквей и монастырей, уход за ними, работа на церковных землях, 
обслуживание и содержание духовенства – все это лежало на плечах индейских 
трудящихся. Духовенство, кроме того, участвовало в торговых и финансовых 
операциях, и многие священники уступали соблазну использовать свой авторитет 
среди индейцев для личной выгоды.
     Отношение к индейцам колонизаторов и духовенства не изменилось и после 
принятия в 1542 г. "Новых законов" по управлению Индий. Эти законы, объявлявшие 
индейцев свободными и запрещавшие применять к ним насилие, на практике были 
сведены к нулю. Еще во время конкисты королевская власть ввела принудительный 
труд индейцев на рудниках – так называемую миту. В седуле (распоряжении) от 
1574 г. Филипп II обвинял индейцев в склонности к порокам, безделью и пьянству, 
от чего их можно "излечить" только принудительным трудом. Испанцы приносят им 
пользу, утверждал Филипп II, обучая христианству, а так как испанцы и индейцы 
без взаимной поддержки не могут существовать, то справедливо принуждать 
индейцев работать в монастырях, на постройке дорог, на рудниках.
     После "гуманных" законов 1542 г. индейцы продолжали гибнуть от 
непосильного труда в энкомьендах, на рудниках, при постройке церквей.
     Францисканец Бартоломе де Альборнос, работавший в середине XVI в. в 
Мексике, писал, что, хотя в колониях каждый индеец имеет 400 защитников, 
индейцев все равно обращают в рабство, покупают и продают и они продолжают 
"платить за свободу души рабством тела" (Hanke L. El prejuicio racial en el 
Nuevo Mundo…, p. 130). И если индейцы выжили, то только потому, что испанцы 
нуждались в их рабочей силе. Если бы испанцы продолжали и после завоевания 
Америки править при помощи "огня и меча", то они остались бы без рабочих рук, а 
миссионеры лишились бы своих подопечных. Тогда бы, предсказывал Мендиета, 
испанцы стали грабить и убивать друг друга (Mendieta G. de. Historia 
eclesiastica indiana, v. II. Mexico, 1945, p. 178; Hanke L. A modest proposal 
for a moratorium on grand generalizations: some thoughts of the black legend. – 
"Hispanic-American Historical Review", 1971, N 1, February, p. 116-117).
     Спор вокруг ко