наказания за пиратство, ни создание охранных флотилий, крейсирующих вдоль 
берегов. Особенно страдали от набегов владения «Поднебесной» Китайской империи 
— могущественнейшей державы в Азии. В период династии Мин (1368 —1644) 
приморские провинции находились под постоянным прицелом разбойников. Так, в 
1547 году сто кораблей японских пиратов долго стояли у Нинбо (пров. Чжецзян)… 
«Несколько тысяч человек высадились на берег, жгли и грабили».   
Высокопоставленный китайский чиновник докладывал, что «наиболее корыстные 
вступили в связь (с японцами) в целях погони за прибылью и тем самым стали 
проводниками тех, кто попирал наши берега».   Неспособность японских властей 
обуздать вако привела к разрыву в том же году отношений Китая с Японией. А 
вскоре в Японии развернулась очередная война феодальных клик за власть, и 
нечего было и думать о том, чтобы положить конец деятельности пиратов. Они 
буквально заполонили море и действовали совершенно безнаказанно, облепив 
китайское побережье от Шаньдуна до Кантона. Только в десятилетие 1551 — 1560 гг.
 источники упоминают о 467 эпизодах разбойных нападений, а в следующее 
десятилетие прибавилось еще 75. Лишь после прихода к власти правителя Хидэёси 
Тоётоми (1582 — 1598) был выпущен указ о решительных мерах против пиратов, и их 
активность резко уменьшилась. Впрочем, окончательно справиться с разбойниками 
так и не удалось.
     Появление европейцев придало новый толчок традиционно развитой 
разбойничьей индустрии в регионе. С запада наступали португальцы, а вслед за 
ними шли голландцы, англичане и французы; с востока подступали испанцы. Они 
хлынули в Индийский океан, и под натиском пришельцев коренным жителям Азии, 
промышляющим разбоем, пришлось потесниться. Военные корабли, символ европейской 
мощи, подкрепляли амбиции энергичных выходцев из Старого Света, которые грабили 
купцов всех наций без разбора. Их наглость, бесцеремонность и уверенность в 
собственных силах и праве действовать, не считаясь с местными обычаями, 
граничили с варварством. Деятельность европейских громил ужасала современников, 
которые были преисполнены негодования от чинимого ими насилия. Вот как 
описывает Франсуа Бернье, путешественник и придворный врач правителя Великих 
Моголов Аурангзеба, один из разбойных пиратских притонов — королевство Аракан.
     «…в королевстве Аракана, или Мога, жило постоянно некоторое количество 
португальцев и с ними много метисов, христианских рабов и других франти (букв.: 
  иноземец, пришелец. —Д. К.) из разных мест. Это было убежище беглецов из Гоа, 
с Цейлона, из Кошина, Малаги и всех других мест Индии, в которых прежде 
находились португальцы. Расстриги, покинувшие монастырь, люди, женившиеся по 
два и три раза, убийцы, словом, весь преступный мир встречал здесь самый 
радушный прием. Они вели омерзительный образ жизни, совершенно не достойный 
христиан, доходя до того, что безнаказанно убивали и отравляли друг друга, 
убивали собственных духовных лиц, которые, впрочем, часто бывали не лучше их 
самих». 
     Европейцы зачастую сами подталкивали местных жителей к занятию пиратством. 
Так, например, в ноябре 1667 года голландцы заключили Бонгайский договор с 
султаном индонезийского государства Макасар. В соответствии с ним, все 
прибрежные укрепления срывались, а жители лишались права заниматься морской 
торговлей — вся их деятельность жестко регламентировалась агентами Голландской 
Ост-Индской компании, и без пропуска от резидента компании они не имели права 
плавать «под страхом потери жизни и имущества».   Тем самым бути — жители 
Южного Целебеса, — лишенные исконных занятий, тысячами бежали из Макасара и, 
осев на восточном побережье Явы, занялись морским разбоем и грабили суда 
Голландской Ост-Индской компании.
     Подобную же деятельность, но против испанских поселений и судов, вели 
народы мусульманского юга Филиппин, т. н. моро, совершавшие в течение почти 
двух веков нападения на остров Лусон и наносившие серьезный урон испанским 
владениям на Филиппинах.
     
* * *
     
     В классификации морского разбоя наряду с географическим фактором не менее 
важен фактор правовой. Этот второй момент подводит нас к вопросу о 
взаимоотношениях морского разбоя и властных структур и связанных с этим 
понятием каперства, приватирства и корсарства.
     Определить род занятий и профессию капера   помогает история самого слова. 
В древние времена латинское «capio» означало «завладевать», «захватывать». 
Собственно, европейское понятие «капер» происходит от голландского «кареп», 
объединительное для глаголов «захватывать», «грабить», «воровать», и «kaper», т.
е. «легкое морское судно». Во французском языке глагол «capturer» переводится 
как «поймать», «захватить». Любопытно, что глагол «сарееr» означает буквально 
«ложиться в дрейф». Необходимость подобного действия ясна для всех, 
находившихся в засаде в ожидании жертвы. В России понятие «капер» чаше всего 
употреблялось для определения лиц соответствующего образа деятельности, и его 
производными стали слова «каперить», «закаперить», «каперствовать», «каперщик».
     Второй термин — приватиры   — применяется преимущественно в англоязычных 
странах. В основе слова лежит латинское «privatus» («частный», «неофициальный»).
 Понятие использовалось для определения вооруженного судна, укомплектованного 
частным лицом, или обозначало капитана и членов экипажа этого судна. Сама же 
деятельность получила название «приватирство».
     Лица, занимающиеся каперством в странах Средиземноморского региона, 
получили название корсары.   Происходит слово от латинского «currere» — 
«бегать», «cursus» — «бег»>, «плавание»; «cursorius» — «быстрый», «легкий на