часов в гавань вошло другое судно — фрегат «Амстердам-Галей», — также пришедшее 
из Ревеля. Вечером в капитанской каюте «Декронделивде» состоялось совещание, на 
котором присутствовали Козлов, таинственный незнакомец, капитаны 
«Амстердам-Галея» и «Декронделивде» Данило Мясной и Джеймс Лоренс, а также 
офицеры с обоих фрегатов.
     Козлов объявил собравшимся, что они поступают в распоряжение незнакомца, и 
предупредил, «чтоб они были сему господину во всем послушны…» 
     В течение следующих дней на фрегатах в беспорядочной суматохе шли 
торопливые приготовления к отплытию. Никто в порту не знал, куда должны 
отправиться корабли. Тайна нависла над Рогервиком. Явно шли приготовления к 
дальнему плаванию: грузили доски и крючья для абордажного боя, продовольствие 
заготавливали на несколько месяцев, а днища кораблей приспосабливались для 
защиты от моллюсков южных морей.
     К тому же и время для выхода в море было выбрано неподходящее, и от этого 
дело приобретало еще большую загадочность. Стояла промозглая холодная погода, 
дул сильный ветер с дождем и снегом, и на Балтике гуляли шторма. Офицеры 
кораблей отчетливо видели погрешности, допущенные в подготовке, капитаны 
жаловались руководителю плавания. Да и он сам находил массу недоработок. Однако 
чья-то высшая воля нависла над всеми, и мнение участников плавания, по-видимому,
 никого не интересовало.
     В субботу, 21 декабря, в 6 часов утра фрегаты подняли якоря и пошли в 
открытое море. Но куда?
     Единственным, кто знал о целях и маршруте плавания, был человек, 
назначенный руководителем экспедиции, — загадочный незнакомец, проживавший в 
строгой изоляции у полковника Маврина. Странным и таинственным было его 
поведение в Рогервике. Он не выходил из дома и ни с кем не разговаривал. Даже 
когда он появился на причале порта, никто не услышал от него ни одного слова.
     О том, кто скрывается инкогнито, знали только в столице империи, где 
приняли самые серьезные меры во избежание огласки. Сохранение в тайне личности 
руководителя составляло один из главных моментов, обеспечивающих секретность 
дела. Его обнаружение означало крах всего предприятия.
     Под маской неизвестности скрывался вице-адмирал русского флота Даниэл Якоб 
Вильстер, датчанин по происхождению. В составе молодого петровского флота 
оказывались иностранцы самых разных мастей — от заурядных пьянчуг и буйных 
сумасбродов до законопослушных исполнителей и талантливых руководителей. Среди 
множества иностранцев, служивших на флоте, Вильстер выделяется как одна из 
колоритнейших фигур. Сын интенданта, он родился в декабре 1669 года в 
Копенгагене. Став морским офицером, плавал в Вест-Индию и Ост-Индию, служил на 
голландском и датском военных флотах, дослужившись до контр-адмиральского чина 
(17.04.1711), и занимал важные административные посты. Храбрый и знающий офицер,
 он сражался против французских корсаров и шведских военных кораблей в Ла-Манше,
 Северном море, у побережья Германии и Норвегии. Однако характер у Вильстера 
был тяжелый. Независимый и своенравный контр-адмирал постоянно ссорился со 
своим начальством и то и дело вызывал жалобы и обвинения в несоответствии 
должностям и в оплошностях, которые направляли в высшие инстанции его обиженные 
подчиненные. Вильстер дважды преследовался законом: первый раз из-за участия в 
незаконном совершении процедуры бракосочетания своей родной сестры (1698 — 
1699); второй — как признанный «негодным» к службе в связи с допущенными 
ошибками при ведении военных действий против шведов (1712 — 1714), после чего 
попал в тюремное заключение в крепость Гаммельсхольм и был отправлен в отставку 
(25.08.1714). В поисках нового места службы он приезжал в Россию, но пробыл 
здесь недолго и вскоре объявился в качестве контрадмирала на службе у шведов. 
Он был назначен командовать кораблем «Стокгольм» и участвовал в сражении против 
датского флота у острове Рюген (09.08.1715), в котором потерял ногу. 
Произведенный в вице-адмиралы, Вильстер командовал шведскими эскадрами на 
Балтике, но к моменту окончания Северной войны происходит новый поворот в его 
судьбе. В 1721 году он неожиданно появился в Гамбурге, где скрывался от 
шведских властей и вел какие-то секретные переговоры с русской стороной. В том 
же году он поступил на русскую службу в чине вице-адмирала и, как «зело 
искусный»   в морском деле, стал членом Адмиралтейств-коллегий. Вскоре его нрав 
дал себя знать, и заседания Адмиралтейств-коллегий стали свидетелями 
адмиральских склок, превратившись в арену настоящих потасовок между морскими 
руководителями. Дело в том, что новоиспеченный российский вице-адмирал, в 
недавнем прошлом представлявший враждебную шведскую сторону, насмерть 
рассорился с другими членами коллегии. Ко всему добавим, что Вильстер был не в 
ладах с русским языком и нуждался в помощи переводчика. Возможно, этим 
объясняется его упорное молчание в Рогервике, молчание человека, скрывающего 
незнание языка, молчание вынужденное, так как известие о появлении в порту 
неизвестного иностранца могло распространиться и придать операции нежелательную 
огласку. А российской стороне было что скрывать, так как намеченное плавание 
имело весьма двусмысленный подтекст, чреватый серьезными дипломатическими 
осложнениями47.
     В декабре 1722 года в дипломатических кругах Лондона муссировались слухи о 
появлении в английской столице некоего шведа Наркроса. Российский посланник 
доносил Петру I, что его появление связывается с осуществлением тайной миссии, 
заключающейся о том, чтобы найти контакты с пиратами. Поговаривали о том, что 
русское правительство готово оказать покровительство пиратам Индийского океана 
и предоставить им порт Архангельск в качестве морской базы. Появление Наркроса 
в Лондоне вызвало интерес шведских агентов, которые приняли контрмеры. Они, 
по-видимому, сумели «убедить» Наркроса действовать в своих интересах. Любопытно,