«…Пока все были пьяны, Гарри Гласбай, человек трезвый, шкипер на судне 
„Королевская фортуна“, с другими двумя единомышленниками, отставали от него 
потихоньку, однако он (Робертс.   — Д. К.), скоро узнал о сих беглецах, послал 
отряд в погоню за ними, и они все трое были пойманы и приведены назад; по делу 
немедленно отданы под суд. Когда все были готовы и капитан Робертс сел в 
президентское кресло, позвали виновных в прихожую, где стояла большая чаша с 
пуншем на столе, с разложенными трубками и табаком; когда суд открылся, им было 
прочитано обвинение. Закон, сочиненный пиратами, был весьма строг, и уже 
собирали голоса на приговоре к смерти; как выпивши по другому стакану, узники 
стали просить об остановке сего суждения. Но преступление их найдено столь 
великим, что сидящие не приняли их просьбы; вдруг некто Валентин Стурдибак 
прибежал наверх, говоря, что он имеет предложить нечто суду в пользу одного из 
узников, и клялся притом, что он знает его давно за честного человека, и не 
хуже всех других тут присутствующих, и что имя ему Гласбай: «Клянусь, говорил 
он, что он   не умрет, и, черт меня возьми, ежели придется ему умереть». 
Проговоря сии слова, вынул из кармана заряженный пистолет и приставил его к 
груди одного из судей, которой, видя сие толико сильное доказательство, 
заговорил, что он Гласбая не находит виноватым, прочие все согласны были с его 
мнением. И положили, что сам закон Гласбая оправдывает… А другие два по тому же 
закону осуждены на смерть, и только сделана им та милость, что позволено им 
выбрать четверых товарищей, которые бы их расстреляли…» 
     
В разгуле веселья
     
     Не всякий суд оканчивался столь трагично. Пираты вовсе не были мрачными 
мизантропами и любили забавляться в   свойственной им грубоватой манере. 
Возможность отдохнуть, повеселиться, хорошенько выпить и порезвиться 
настраивала их на благодушный лад. «Они буквально за месяц спускают все, что 
нажили за год или полтора,   — отмечал прекрасно знакомый с нравами пиратской 
братии Эксквемелин. — Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо 
бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и 
ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на 
выпивку… Некоторые из них умудряются за ночь прокутить две-три тысячи реалов, 
так что к утру у них не остается даже рубашки на теле. Я знал на Ямайке одного 
человека, который платил девке пятьсот реалов лишь за то, чтобы взглянуть на 
нее голую. И такие люди совершают много всяческих глупостей. Мой бывший 
господин частенько покупал бочонок вина, выкатывал его на улицу, выбивал 
затычку и садился рядом. Все шедшие мимо должны были пить вместе с ним — 
попробуй не выпей, если тебя угощают под ружейным дулом, а с ружьем мой 
господин не расставался. Порой он покупал бочку масла, вытаскивал ее на улицу и 
швырял масло в прохожих прямо на одежду или в голову».   Суеверия этих 
невежественных людей и верность морским традициям привносили в обыденную жизнь 
экипажа светлые оттенки. Так, например, бережно сохранялись морские ритуалы, 
принятые при проходе экватора или опасных рифов. Подлинная же вакханалия 
радостного упоения жизнью захватывала бравых молодчиков где-нибудь в уединенном,
 заброшенном людьми уголке, где морские скитальцы были предоставлены сами себе. 
Здесь-то и рождались веселые судебные процессы-постановки, рассказы о которых 
потом долго ходили по морям, обрастая многочисленными подробностями. Разбойники 
всласть веселились и издевались над ненавистным им порядком цивилизованного 
судопроизводства.
     Один такой «процесс» произошел на маленьком островке у побережья Кубы. 
Пираты капитана Анстиса уже несколько месяцев предавались здесь безделью. В 
один из дней они собрались на опушке тропического леса. Зной и духота жаркого 
дня не помешали им вкусить радость от театрализованного зрелища, свидетелями 
которого они стали. Первым предстал перед глазами зрителей, разлегшихся на 
изумрудной траве, сам подсудимый. С лицом, искаженным гримасой ужаса, он, 
«трясясь от страха», поглядывал с тоской в ту сторону, откуда должен был 
появиться главный судья. Наконец из джунглей вышел судья, его прибытие 
сопровождалось громом оваций и аплодисментов, пираты вскочили со своих мест и 
стали палить в воздух из пистолетов. В адрес «несчастного» подсудимого 
посыпались угрозы. Судья подошел ближе, и теперь пираты уже могли его 
разглядеть. На голову он напялил какой-то невообразимо грязный колпак, а его 
судейскую мантию заменял гнусного вида широкий брезент, который волочился за 
судьей, поддерживаемый двумя мрачными субъектами, изображавшими помощника и 
советника. На нос судья водрузил уродливые очки. Приняв угрожающий вид, он 
сурово поглядывал на подследственного. Доковыляв до дерева, вокруг которого 
собралась вся компания, судья, кряхтя и чертыхаясь, вскарабкался на толстый сук 
и удобно устроился на нем, так что «мантия» его сползла вниз и касалась земли. 
Под деревом расположились «помощник» и «советник». Судейский жезл заменяли 
предметы, которые они держали в руках. У одного из них был лом, у другого — 
заступ. Общественный обвинитель представил суть дела: «Господа, этот мерзавец, 
который стоит перед вами, самый гнусный негодяй, которого только и остается, 
что повесить на большой дороге. Он родился специально для виселицы, и поэтому, 
побывав в сотнях переделок, до сих пор не утонул и не был застрелен. Сколько 
слез пролилось из-за этого мерзкого пирата. Но не в этом его главная вина. 
Представьте себе, эта образина ничего не пьет, кроме пива, он ни разу не 
нализался, как собака; такие целебные напитки, как ром, джин или водка, он 
отвергает, как будто это дьявольская зараза. А Вашему правосудию, да и всем 
присутствующим, совершенно ясно, что ничего хорошего не может выйти из человека 
трезвого. Кем иначе, как лишь лукавым проходимцем и жалким обманщиком, может