«военного времени» также карались беспощадно. Нередко пиратам удавалось 
сохранить верность принципам даже в самых чрезвычайных ситуациях. Весной 1697 
года, во время Войны Франции против Аугсбургской лиги, богатый город Картахена 
был захвачен французской военной экспедицией, возглавляемой капитаном 1-го 
ранга бароном де Пуэнти. В составе эскадры находились флибустьерские суда, 
команды которых согласились участвовать в операции на заранее обговоренных 
условиях. В Картахене начались повальные конфискации. Безжалостно разграбленный 
город выплатил огромную денежную сумму. Однако при разделе добычи флибустьеров 
обманули, и выплаченная им доля оказалась мизерной в сравнении с тем, на что 
они рассчитывали. Разъяренные разбойники готовились напасть на флагманский 
корабль де Пуэнти и отстоять свои права на добычу. Неизвестно, чем могло бы 
закончиться дело, если бы волну ярости не удалось направить на уже 
разграбленную Картахену. Обозленное воинство вновь ринулось на город и 
организовало в нем новый денежный сбор. В несколько дней назначенный выкуп был 
собран. Тогда-то и произошел эпизод, описанный историком пиратства Ф. 
Архенгольцем:
     «Жители Картахены до отъезда флибустьеров были еще свидетелями акта 
правосудия пиратов. Двое из них преступили приказание не делать никаких, 
бесчинств и изнасиловали несколько девушек. Родственники последних осмелились 
пожаловаться, основываясь на формальной обещании флибустьеров удержаться от 
всяких неприязненных поступков. Жалоба была принята, преступников схватили, 
привели на военный суд, наскоро образовавшийся из пиратов, который присудил их 
быть расстрелянными, что, несмотря на ходатайство самих обиженных, было 
немедленно исполнено на глазах всех жителей». 
     Особенную боязнь у пиратов вызывало дезертирство — ведь если беглец 
попадал в руки властей, он мог сделаться доносчиком, и тогда… Поэтому все члены 
команды приводились к присяге (на Святом Писании) — из следовавших затем 
разъяснений «коллег» обращенному становилось понятно, что всякое предложение к 
разделению или роспуску команды чревато самым серьезным наказанием; и расстрел 
квартирмейстером без приговора суда был скорейшей, но далеко не самой ужасной 
карой.
     У пиратов были разработаны и другие способы казни, как, скажем, известное 
на весь мир маронирование. «Маронирование» происходит от «марунов» («maroons») 
— беглых нефов-рабов Вест-Индии, женатых на индианках и скрывавшихся в 
горно-лесистых районах на Гаити, Ямайке, Маврикии, в Суринапе. Корень слова, 
по-видимому, идет от искаженного местного определения, подразумевающего 
«обитателя гор», в широком смысле — беглеца, дезертира, изгоя. Изощренная 
жестокость наказания заключалась в том, что, оставляя преступнику жизнь, его 
лишали шансов на спасение, выживание. Приговоренного отводили на берег 
«необитаемого острова», но не подобного острову Мас-а-Тьерра из архипелага 
Хуан-Фернандес, описанному Д. Дефо как остров Робинзона Крузо, а на маленькую 
длинную отмель, косу, затопляемую во время морского прилива. Ему оставляли 
пистолет и порох на один выстрел, чтобы доведенный до отчаяния жаждой, голодом 
или затопленный стихией он мог застрелиться.
     Не менее страшной была и другая форма казни, когда приговоренного 
заставляли идти по доске, — с борта в море выставлялась длинная доска, и 
несчастный шел по ней до тех пор, пока не падал в море.
     Суровостью отличалась и система наказаний, предусмотренная обычаями 
запорожских и донских казаков. Воровство, убийство товарища, побои, обида, 
нанесенная женщине, дезертирство и пьянство во время военных действий карались 
беспощадно. Так, за убийство товарища преступника закапывали живым в землю. 
Николай Васильевич Гоголь, описывая процедуру приведения приговора в исполнение,
 писал: «…вырыли яму, опустили туда живого убийцу и сверх него поставили гроб, 
заключавший тело им убиенною, и потом обоих засыпали землею».   Он же упоминает 
другое наказание: «Если казак проворовался, украл какую-нибудь безделицу, это 
считалось уже поношением всему казачеству: ею, как бесчестною, привязывали к 
позорному столбу и клали возле него дубину, которою всякий проходящий обязан 
был нанести ему удар, пока таким образом не забивали его насмерть. Не 
платившего должника приковывали цепью к пушке, где должен был он сидеть до тех 
пор, пока кто-нибудь из товарищей не решался его выкупить и заплатить за него 
долг».   Практиковалось повешение за ноги, повешение на железный крюк. У 
донских казаков распространение получило «сажание в воду». «На преступников, 
подлежащих смерти, надевали мешки, которые наполняли песком и каменьями, и так 
бросали в воду, а тем, которых преступления не столь важны были, насыпали песку 
в платья, и с тем их на несколько времени в воду сажали». 
     Ко времени Степана Разина относится весьма примечательное наблюдение 
Фабрициуса, приподнимающее завесу еще над одной стороной разбойной жизни. 
«Проклятия, грубые ругательства, бранные слова, а у русских есть такие 
неслыханные и у других народов не употребительные слова, что их без ужаса и 
передать нельзя,   — все это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью 
искоренить. Ибо если кто-либо воровал у другого что-либо хоть не дороже булавки,
 ему завязывали над головой рубаху, насыпали туда песку и так бросали его в 
воду. Я сам видел, как одного казака повесили за ноги только за то, что он 
походя ткнул молодой бабе в живот». 
     Пиратский суд представлял суровое испытание для всех его участников, так 
как ставкой на нем была человеческая жизнь. Поэтому иногда в ходе процесса 
происходили воистину ошеломляющие эпизоды. В неопубликованной рукописи о 
пиратах, автор которой — русский путешественник Федор Васильевич Каржавин, 
приводится рассказ об одном судебном процессе, произошедшем на судне Бартоломью 
Робертса.