о, т. е. лучшую) обрабатывать под выращивание закупавшихся колонизаторами 
культур, тогда как все остальные земли община могла традиционно использовать 
для своих нужд, прежде всего для производства необходимого ей продовольствия. 
Система оказалась достаточно эффективной для голландцев, обеспечив им 
устойчивый доход. Но для развития Явы она была, по сравнению с реформами 
англичан, шагом назад, ибо консервировала отсталые методы ведения хозяйства и 
препятствовала тем самым экономическому развитию страны. Введение системы 
принудительных культур заметно усилило позиции голландских властей в Индонезии, 
что позволило им приступить к колонизации других крупных индонезийских островов,
 в первую очередь Суматры и Борнео. Именно эти захваты и привели в конечном 
счете к колонизации голландцами почти всей Индонезии. Наиболее трудным для них 
делом оказалась война с султанатом Аче в Суматре, которая длилась около 30 лет 
(1873 — 1904), сопровождалась мощным народным сопротивлением в форме массового 
партизанского движения, но все же завершилась гибелью султаната. Успешные 
военно-политические захваты укрепили позиции Голландии в Индонезии и позволили 
ей отказаться от системы принудительных культур. Серия законов в 70—80-х годах 
XIX в. создала условия для проникновения на острова частного капитала. Здесь, в 
первую очередь на Яве, стали возникать промышленные предприятия по обработке 
сельскохозяйственной продукции (кофе, чай, какао, каучук и др.), строиться 
железные дороги, создаваться банки, расширяться разведка недр. На промышленную 
основу были поставлены добыча олова, угля и особенно нефти, торговля которой 
заложила базу для процветания основанной в 1907 г. известной англо-голландской 
компании Ройял Датч-Шелл. Вся первая половина XX в. прошла под знаком 
дальнейшего укрепления позиций европейского монополистического капитала. Рост 
добычи олова, нефти, производства каучука—все это закладывало основу для 
процветания европейских капиталистов в Индонезии. Немалую роль в экономике 
страны стала играть и влиятельная прослойка китайских хуацяо, державших в своих 
руках значительную долю торговли, основывавших мелкие и средние промышленные 
предприятия, банковские конторы. Доля же национальной индонезийской буржуазии 
была незначительной и росла очень медленно —этим голландская Индия существенно 
отличалась от английской. Неудивительно, что тем большей была роль образованных 
слоев населения, индонезийских интеллигентов, в борьбе за национальное 
освобождение. В этой борьбе радикальные представители индо-иезийского общества 
известной мере- опирались на национально- религиозные традиции. Стоит также 
заметить, что сила и
    
    революционный потенциал рабочих были в Индонезии намного заметнее, чем в 
Индии. Профсоюзы и весьма боевая компартия страны действовали достаточно 
активно, несмотря на запреты и преследования, чему в немалой мере 
способствовала и иная, чем в Индии, общая религиозная ситуация, генеральный 
импульс которой способствовал боевому сплочению людей, а не их разъединению. 
Дело в том, что, хотя религиозным фундаментом Индонезии был мощный многовековой 
пласт индуизма (откуда и название страны), уже с XVI в., после крушения империи 
Маджапахит, здесь началось победоносное шествие ислама. Может показаться, что 
общая ситуация аналогична той, что была и в Индии: на традиционную индуистскую 
основу наложился ислам. На деле, однако, все было совершенно иначе. В Индонезии 
не было системы каст, которая укрепляла индийский индуизм и позволяла ему 
устойчиво и успешно сопротивляться исламизации. Вследствие этого структурно 
ослабленный индуизм здесь сравнительно легко отступил на задний план и был 
очень быстро заменен исламом (за век-два, буквально на глазах колонизаторов). 
90% современного населения Индонезии считается мусульманами. Ислам же как 
религия основан на сплочении людей на религиозной основе (мусульманская умма), 
а свойственная ему идея религиозного равенства, да еще в сочетании с принципом 
воинствующего прозелитизма, в определенных условиях может стать благоприятной 
основой для пропаганды активных революционных действий как таковых, без 
религиозной их оболочки, что и стремилась в свое время осуществить имевшая в 
народе популярность компартия страны. Существенно, однако, обратить внимание и 
на другую сторону сложной проблемы религиозно-цивилизационного фундамента 
Индонезии. Если, во-первых, как только что было сказано, индуизм в этой стране 
был не чета индийскому, то, во-вторых, не вполне типично мусульманским был и 
ислам. Суть проблемы в том, что, появившись в Юго-Восточной Азии сравнительно 
поздно и начав завоевывать заметные политические позиции в Индонезии лишь в XV 
в., ислам оказался здесь в несколько иной функции, чем где-либо еще,— в функции,
 весьма сходной с тем, что имело место в Тропической Африке. Правда, там ислам 
накладывался на первобытную структуру, не имевшую сколько-нибудь серьезного 
цивилизационного фундамента, тогда как в Индонезии такой фундамент (индуизм и 
буддизм) был. Но эта существенная разница лишь помогает понять, о чем идет 
речь: появившись в Юго-Восточной Азии, как и в Тропической Африке, не в ходе 
завоевания, когда вместе с носителями новой религии заимствовалась и уже 
сложившаяся имманентная доктрине система власти, ислам был сравнительно слабым, 
во всяком случае не сгопроцентно правоверным. Имевшие низкий социальный-статус 
горожане, ремесленники и торговцы, охотнее переходили в ислам и
    становились его ревностными сторонниками (так было в свое время и в Индии, 
причем в основном по той же причине). Но что касается крестьян, основной массы 
населения, то они хотя формально и становились мусульманами, на практике лишь 
сочетали ислам со своими прежними верованиями, представлениями и культами, от 
анимизма до индуизма. Даже святая для каждого мусульманина на Ближнем Востоке 
пятикратная молитва не была для них обязательной и не является таковой и сейчас.
 Можно найти немало и иных отличий, свидетельствующих о специфике ислама в 
Индонезии, что не могло не сказаться на судьбах страны. Период между первой и 
второй мировыми войнами был временем