тряда китайской партийной и 
административной бюрократии.
    Словом, осуществленная в Китае перестройка экономики оказалась не просто 
удачным экспериментом. Она стала спасением для Китая, чья судьба в XX в. была 
крайне драматичной. Однако взятые страной на рубеже 70 — 80-х годов быстрые 
темпы реформы неожиданно привели ее руководство к проблемам, с которыми 
справиться оказалось не так-то легко. Но это были проблемы уже не столько 
экономического, сколько социально-политического и, как следствие, 
идеологического характера, и в попытке их решения руководство страны начало на 
рубеже 80 — 90-х годов буксовать, даже пятиться назад. В чем же причины, суть 
дела?
    Современный Китай: проблемы развития
    Убедившись в том, что экономические принципы марксистского социализма с его 
отрицанием частной собственности и лишением людей заинтересованности в труде 
ведут к тупику,— а это наглядно и неоспоримо проявилось в ходе гигантских 
социальных экспериментов Мао, начиная с большого скачка 1958 г.,— руководство 
страны буквально вынуждено было предпринять радикальные реформы с тем, чтобы 
возродить интерес людей к труду, к его результатам. В этом и была суть реформ, 
наделивших крестьян собственными участками земли и предоставивших возможность 
каждому завести собственное дело или принять участие в работе 
приватизированного предприятия, основанного на так называемой коллективной 
собственности и получившего права юридического лица.
    Реформа быстро дала необходимый эффект, особенно в деревне. Но реализация 
ее означала крах маоистского, а по большому счету — 
марксистско-социалистического режима в Китае. Практически Китай достаточно 
быстрыми темпами возвращался к тем отношениям, которые в нем господствовали до 
Мао. Структура такого рода уже не раз характеризовалась в предшествующих главах 
применительно к разным странам и даже в разное время (XIX и XX вв.). Это была 
переходная структура, которая хранила в себе мощный пласт традиционных форм 
хозяйства, основанных на привычной восточно-деспотической 
командно-административной системе отношений с существенной ролью 
государственного сектора в экономике, и которая в то же время была уже хорошо 
знакома с рыночно-частнособственническим хозяйством. Впчниучя пня д Китае ршк в 
конце XIX в. и благополучно просуществовала, пережив ряд модификаций, до
    
    середины XX в., когда и начала гнуться и ломаться под нажимом экспериментов 
Мао, целью которых было изжить в этой структуре ее 
рыночно-частнособственнический пласт, оставив лишь модернизованный в сталинском 
духе традиционный восточно-деспотический. Крах маоистских экспериментов и всей 
сталинской модели в ее китайско-маоистской интерпретации как раз и означал 
возврат к смешанной домаоистской структуре, еще хорошо знакомой массе 
переживших маоизм китайских тружеников. Возврат, собственно, и обеспечил тот 
экономический эффект, которому не устают удивляться наблюдатели со стороны: 
измученный десятилетиями бесплодного труда на обезличенных огосударствленных 
предприятиях в городе и деревне китайский труженик с охотой взялся за 
производительный труд на себя. Но у импульса, о котором идет речь, были свои 
естественные пределы действия, причем очень скоро стало ясно, что пределы уже 
достигнуты.
    Речь о том, что при смешанной экономике с преобладающими еще 
государственным сектором и командно-административной системой нет условий для 
подлинного расцвета рынка. И отнюдь не только потому, что в Китае нет 
демократических свобод.
    Такого рода свобод долгие десятилетия не было и на Тайване, они вообще не 
свойственны традиционной китайской культуре. На Тайване после 1949 г. была 
достаточно деспотическая власть, по сути та же традиционная 
командно-административная система. Но коренным отличием ее от пекинской было то,
 что эта власть — наподобие, скажем, современной турецкой — изначально 
ориентировалась на еврокапиталистическую модель и потому активно поддерживала 
процесс становления частного капитала, собственности, предпринимательства. 
Пекинские власти в ходе реформ после Мао не могли себе позволить открыто взять 
курс на капитализм, даже если бы захотели. С 1989 г. они отчетливо видели не 
внушающий оптимизма пример СССР, вступившего на путь структурной перестройки и 
быстрыми темпами обретавшего состояние нестабильности. Впрочем они и до этого 
вполне адекватно ощущали, что любое послабление в сфере социально-политической 
и идеологической, любая уступка требующим демократических реформ студентам и 
интеллигентам означали бы не просто дестабилизацию жесткой коммунистической 
структуры, но и быстрый развал страны. Не забывали они и об ответственности, 
которую каждый из причастных к власти после этого должен был бы нести.
    Собственно, к этому и сводится основная проблема развития страны после 
успешной реформы и убедительно проявивших себя первых ее результатов. Все дело 
в том, что у экономического развития по рыночно-частнособственническому пути 
есть своя жесткая внутренняя логика. Цены отпущены, значительная часть ресурсов 
и предприятий приватизирована, рынок заработал и набирает обороты. Обороты 
раскручивают гигантский механизм, который грозит —серьезными осложнениями. 
Любому специалисту понятно) что скодь-
    
    ко-нибудь развитый рынок несовместим с авторитарным режимом и с 
командно-административными формами контроля над страной. Всюду, где упомянутый 
рыночный механизм раскручивался, командно-административные структуры, до того 
энергично и целенаправленно его поддерживавшие, должны были уйти, сойти с 
политической сцены. Так было на Тайване, в Южной Корее, Турции. Необычность 
Китая в том, что механизм раскрутился, а представляющие 
к