, чего 
не может не ценить население (опять-таки если не принимать всерьез небольшие 
группы фанатиков). По той же причине нет условий для роста фундамен-талистских 
идей и настроений в современных аравийских монархиях, при всем том, что здесь 
позиции ислама как такового крепки, как, может быть, нигде. Достаточно 
напомнить, что Саудовская Аравия с ее Меккой — признанный центр ислама, цель 
хаджа. Но при всем том и в Аравии, и в соседних с ней эмиратах высочайший 
современный технический и цивилизационный, капиталистический в своей техно-
    
    логической основе стандарт гармонично сочетается с ненарушенным привычным 
исламским, подчас исламо-бедуинским образом жизни. Для такого рода гармонии 
нужны были большие деньги — эти деньги появились и сыграли свою благотворную 
позитивную роль, прежде всего в том смысле, что сняли внутреннюю 
социально-политическую, экономическую и любую иную напряженность, рождаемую 
обычно нехватками и жизненными невзгодами.
    Разумеется, эти рассуждения не абсолютны. Им можно противопоставить, 
например, ситуацию в Ливии, где все перечисленные факторы вроде бы действуют 
или, точнее, могли бы действовать так же, как в аравийских монархиях, но где 
тем не менее усилиями Каддафи все перевернуто с ног на голову и в результате 
для исламского фундаментализма созданы все условия. Спорить тут не с чем. Но 
Ливия все же исключение, отнюдь не отменяющее, скорее оттеняющее правило. Для 
анализа же важна именно норма, но не исключение, хотя и его нельзя не принимать 
во внимание.
    Если исходить из предложенных реалий, то логично заключить, что в основе 
фундаментализма лежат неудовлетворенность успехами в развитии, 
социопсихологический дискомфорт основной массы населения и, как следствие, 
ностальгия по идеализированному прошлому. Этот комплекс достаточно 
распространен в разных странах и в разные времена, нечто в этом роде типично и 
для нашей страны в переживаемое сейчас тяжелое время. Он сыграл свою роковую 
роль в судьбах Ирана, определив характер, успехи и направленность событий 1979 
г. и, как итог, взрыв исламского фундаментализма. Где еще он может сыграть 
аналогичную роль?
    Практически, если иметь в виду современные страны ислама, мало где. 
Небольшие государства вроде Ливии явно не в счет—там негде развернуться. Из 
более или менее крупных государств Магриба и восточносредиземноморской зоны 
арабского мира всерьез заражен вирусом фундаментализма разве что Судан, одно из 
самых отсталых исламских государств. Теоретически фундаментализм имеет неплохие 
шансы также и в Алжире, Сирии и Ираке. Алжир, где революционное правительство 
потерпело неудачу со своими социалистическими экспериментами, чуть было не стал 
жертвой этих неудач — только решительные действия властей преградили путь 
фундаменталистам в 1991—1993 гг. Сирия и Ирак, находящиеся под властью 
баасистских режимов скорее национал-социалистического, нежели 
религиозно-исламского характера, в принципе достаточно энергично развиваются по 
капиталистическому пути, хотя и несколько ослаблены экспериментами того же 
социалистического характера. Слабости свои Ирак компенсирует нефтедолларами, а 
Сирия — дотациями от богатых нефтедолларами стран. Поэтому, строго говоря, 
почвы для серьезного недовольства жизнью и осознанного массового 
социопо-литического дискомфорта, для стремления в ностальгических поисках 
счастья обратиться к глубокому прошлому здесь пока что вроде бы нет.- Однако 
этаочва при-«еудачном развитии событий и улудшении
    
    ситуации, кризисных явлениях может, как то показывает пример Алжира, 
появиться. И в этом смысле Сирия, Алжир и богатый нефтью Ирак —это как бы 
резерв фундаменталистов, хотя реально рассчитывать на успех исламский 
фундаментализм в этих странах пока не имеет оснований. По сути, единственное 
государство, где такого рода основания имеются в избытке, это Афганистан.
    Афганистан в чем-то близок к иранским реалиям. Правда, у него нет столь 
давней истории, древних и развитых традиций, которыми можно было бы гордиться. 
Зато он потенциально в еще большей степени, чем Иран, оказался неподготовленным 
к радикальным преобразованиям современного типа. У него нет и нефти, которая 
могла бы помочь. И главное, именно здесь оказались наиболее живучими восходящие 
к первобытным племенным нормам свободолюбие и горделивое стремление к 
независимости горцев, готовых сражаться за свой привычный образ жизни с кем 
угодно и сколько угодно. Идейной опорой этой позиции сегодня в Афганистане 
служит ислам. И этот ислам буквально на наших глазах перерастает в исламский 
фундаментализм, чему в немалой степени способствует тот комплекс, о котором 
только что упоминалось и все составные элементы которого в избытке представлены 
в современных афганских реалиях.
    Надо заметить, что афганский фундаментализм отличен от иранского. Он не 
столько внешне-формальный (женщин здесь пока не призывают поголовно надевать 
чадру), сколько глубинно-истинный, доктринально-сущностный. В 
фундаменталистских тенденциях афганцы видят и то свое, что дорого каждому из 
них, каждой племенной или политической группе, и то общее, что сплачивает всех 
их в нечто единое целое. Практически это означает, что взрыв фундаментализма в 
Афганистане — это вполне реальная возможность, ибо потенциал для этого накоплен,
 причем немалый. Но значит ли это, что все будет именно так? Вопрос далеко не 
праздный, ибо от того, каким будет Афганистан через несколько лет, зависит 
немало, особенно если иметь в виду неустоявшуюся еще политическую ориентацию 
среднеазиатских молодых государств, где потенциал по ряду параметров подчас 
близок к афганскому. Ведь граничат бывшие среднеазиатские республики именно с 
Афганистаном или с Ираном. Можно добавить к сказанному, что реакция афганской 
оппозиции на аннексию Кувейта