ть во внимание эти новые государства, без чего далее мировая политика 
обойтись уже не сможет, то картина, естественно, будет несколько иной, что в 
любом случае должно мть учтено в последующих иэданиях. • ,.
    
    В конце 80-х — начале 90-х годов эта тенденция была уже ощутима практически 
во всем — и в экономике, и в политике, и в социокультурных стандартах. 
Экономические реформы, совершавшиеся рывками, но в конечном счете давшие 
желаемый результат, привели к преобразованию хозяйства страны. Упорядочены 
валютно-финансовые связи: только за пять лет, 1986—1990, объем зарубежных 
инвестиций превысил их сумму за предшествовавшие 30. Этому способствовали и 
явно наметившаяся наконец политическая стабильность в стране, и либеральное 
законодательство, и конвертируемость турецкой лиры, и сравнительно дешевая 
рабочая сила.
    Политический плюрализм в современной Турции вполне удовлетворяет мировым 
стандартам, что косвенно способствует включению этой страны не только в ЕЭС 
(Европейское экономическое сообщество) , но и в другие организации 
объединяющейся ныне на глазах всего мира западнокапиталистической Европы. 
Турция демонстрирует миролюбивую внешнюю политику, что особенно существенно 
отметить в наше время, когда на территории бывшего СССР возникло несколько 
самостоятельных государств, в том числе не только мусульманских, но и 
тюркоязычных. От того, какие связи установят с ними их восточные соседи и едва 
ли не в первую очередь Турция, зависит во многом будущее большого региона. Если 
курс на связи с Ираном означает сегодня курс на исламский фундаментализм, то 
связи с Турцией ведут к иному пути, к становлению демократического современного 
капитализма. И важно заметить, что руководители Турции хорошо сознают и активно 
содействуют этому. Можно заметить в этой связи, что, видимо, уходит понемногу в 
прошлое и жесткий армяно-турецкий антагонизм, долгие десятилетия питавшийся 
страшными воспоминаниями о геноциде турецких армян. В сегодняшних условиях 
возникают возможности для плодотворного сотрудничества Турции с ее ближайшим 
соседом, независимой Арменией, весьма нуждающейся в таком сотрудничестве. 
Тесные контакты устанавливает Турция с Азербайджаном и новыми государствами 
Средней Азии, в первую очередь тюркоязычными.
    Иран под знаком исламской революции
    «Белая революция» сверху или курс шаха на ускоренное развитие Ирана по 
еврокапиталистичеркому образцу при участии государства, взявшего на себя 
львиную долю расходов и забот, привели в середине 70-х годов к резкому 
обострению внутренних противоречий и к массовому недовольству в стране. 
Экономический бум, стимулированный увеличившимся потоком нефтедолларов 
(повышение цен на нефть позволило шаху с 1973 по 1975 г. более чем вдвое 
увеличить объем ассигнований на индустриализацию страны), привел к 
диспропорциям. В частности, возрастание денежной массы в руках работающих не 
было приведено в соответствие с товарной массой необходимых населению продуктов.
 Да и само это население (всего
    
    — ок. 50 млн.), особенно из числа недавно осевших в городах маргинальных 
слоев, не было еще готовым к столь быстрым темпам трансформации. Нужны были 
силовые методы, чтобы заставить людей энергичнее врастать в меняющуюся на 
глазах новую и непривычную для них структуру. И шах, как типичный восточный 
деспот, в средствах не стеснялся. Он не очень-то считался с нормами конституции,
 ограничивал права и свободы, предоставив огромные полномочия охранке (САВАК), 
стремился зажать рот оппозиции и высылал из страны влиятельных ее руководителей.

    В числе важных просчетов шаха были ставка на голую силу и пренебрежение к 
духовенству. Вместо того чтобы как-то наладить контакт с шиитскими лидерами 
либо опереться на часть их, осыпав именно ее льготами, шах вступил в 
конфронтацию со служителями ислама. Одной из самых крупных его ошибок было 
лишение духовенства доходов (секуляризация их земель, вакуфов). Рассчитывая 
этим ослабить духовенство, шах на деле лишь восстановил его против себя. Вожди 
шиитского духовенства умело воспользовались ошибками шаха и начали против него 
ожесточенную кампанию. В ход пошло все: и вестернизаторские симпатии правителя 
Ирана, и его экономические просчеты, и вызывавшие недовольство чересчур быстрые 
темпы трансформации привычных норм бытия, и не в последнюю очередь отношение к 
служителям ислама. В результате идейное знамя ислама оказалось у противников 
шаха. Может быть, в иных условиях это еще и не было бы столь уж страшным — 
вспомним Ататюрка, бросившего вызов исламу в Турции пятьюдесятью годами раньше 
и выигравшего бой. Но в Иране все было не так. Не было революционного подъема 
снизу. Не было лишившегося авторитета суннитского духовенства, обанкротившегося 
вместе с претендовавшим на верховенство (халифат) султаном. Зато был 
ненавистный всем тиран, формально к тому же не имевший права господствовать над 
правоверными (напомним, что у шиитов глава государства не имеет сакрально 
освященного права на власть). Были поруганное духовенство и выбитый из 
привычной колеи жизни народ. И отсутствовала понятная людям идея, которая могла 
бы объяснить народу необходимость преобразований.
    Можно прибавить к сказанному, что и образованные круги иранской 
интеллигенции, за которыми, в частности, шли студенты, тоже высказывались 
преимущественно за сохранение исламской традиции. Левые группировки влиянием в 
стране не пользовались. Таким образом, единственным по сути источником 
индоктринации оказался традиционный шиитский ислам со всеми его характерными 
чертами, включая фанатизм, непримиримость в борьбе за идею, веру в мессию-Махди 
и следование за руководителями-имамами, наиболее авторитетные из которых имели 
почетное звание аятоллы. Аятолла Хомейни в этой ситуации оказался тем, кто не