Во всяком случае глава протогосударства 
часто одновременно был высшим жрецом-первосвященником. Почему?
    Власть в протогосударстве, как и в общине, была выборной, ибо иных форм ее 
замещения общество еще не знало. Но достигший высшей власти вождь, сполна 
вкусивший сладость этой власти, пользующийся всеми благами авторитета и 
привилегий, никогда не спешит с ней расстаться. Напротив, он старается ее 
укрепить, добиться ее легитимизации, в чем заинтересован и коллектив: 
авторитарная власть вождя ведет к укреплению интегрирующих импульсов, 
призванных противостоять принципу убывающей солидарности, к ослаблению 
тенденции к региональной автономии, обузданию честолюбия местных лидеров и в 
конечном счете к соединению воедино всех включенных в рамки протогосударства. 
На практике сказанное означает, что добившийся власти лидер стремится закрепить 
эту власть за собой пожизненно, а коллектив этому способствует. Но как это 
оформить?
    Вот здесь-то и приходит на помощь институт сакрализации власти. Вождь 
должен выступать как носитель божественной благодати, как могущественный 
посредник между миром живых и сверхъестественными силами, включая и всех 
умерших вождей. На службу возникающей в связи с этим более сложной 
религиозно-мифологической системе привлекаются все существовавшие до того 
колдуны и иные служители культа. Это не означает, что все религиозные системы 
возникали лишь с целью укрепить власть вождя. Но нет сомнений в том, что 
формирование ранней религиозной системы было связано именно с сакрализацией 
личности и должности вождя.
    Сакрализация должности вождя была важным моментом институционализации и 
деперсонализации его власти, постепенного превращения его из личности в символ. 
Престиж, авторитет и власть правителя стали восприниматься в коллективе как 
имманентная функция власть имущего и даже более того, как своего рода 
сакральное свойство вождя. Отсюда был только шаг до того, чтобы возникло 
представление о высшем покровительстве сверхъестественных сил, о божественной 
благодати, которая тем сильнее и больше, чем выше стоит человек на социальной 
лестнице (полинезийская мана). В результате обладание сакральной благодатью 
постепенно превращалось в свойство причастных к власти и их близких 
родственников.
    Эта кардинальная трансформация в системе взглядов, своего рода 
мировоззренческая революция, сыграла огромную роль в дальнейшем развитии ранних 
обществ и государств. Как упоминалось, сакрализация вождя была важным условием 
институционализации его власти, легитимизации его божественного права на власть.
 Власть становилась пожизненным правом, а выборы нового вождя — более редким 
явлением. И хотя принцип меритократии как первое и главное условие выбора, 
основной критерий отбора кандидатов еще не утратил своей силы, он должен был в 
новых условиях несколько измениться. Во-первых, потому, что сложность и 
многофункциональность административного бремени была теперь по плечу отнюдь не 
каждому, что к ней следовало готовиться загодя, едва ли не сызмальства. Уже 
одно это обычно ограничивало круг претендентов близкими к власти людьми, прежде 
всего родственниками и помощниками вождя. Во-вторых, среди этих людей 
обладающими наибольшей сакральной благодатью стали считаться прежде всего 
близкие родственники вождя. Вопрос теперь был в том, кто именно из этих близких 
родственников имел наибольший шанс.
    Вначале это не было определено, и история многих протогосударств полна 
описаний ожесточенного соперничества и борьбы за власть между ближайшими 
родственниками покойного — его братьями, кузенами, сыновьями, племянниками, что,
 естественно, сильно ослабляло структуру. Поэтому объективные потребности 
стабилизации власти требовали упорядочения порядка наследования. Именно эта 
объективная потребность и вызвала к жизни принцип конического клана с 
неравенством линий.
    До того все линии разраставшегося клана, возникавшего на базе той или иной 
семейно-родовой группы, считались равноправными, причем именно это равноправие 
и лежало в основе упоминавшегося принципа механической солидарности аморфных 
общин даже крупной этнической общности, состоявшей из множества ветвей одних и 
тех же, первоначально немногих родственных кланов. Сущность нововведения 
сводилась к тому, что в многочисленном клане правителя стала четко выделяться 
одна главная линия, шедшая от отца к одному из его сыновей, обычно старшему, 
тогда как все остальные начали восприниматься как боковые (коллатеральные). 
Главным критерием социального старшинства в иерархически организованном 
коническом клане, структура которого была впервые наиболее полно описана П. 
Кирхгофом, стало считаться генеалогическое удаление от основной линии: с каждым 
поколением боковые линии уходили от нее все дальше, тогда как она сама, 
разветвляясь, создавала все новые боковые ветви, которые опять-таки постепенно 
от нее удалялись. И хотя даже после этого революционного нововведения процедура 
наследования далеко не всегда и не везде стала простой (нередко сыновья с 
помощью интриг боролись за благосклонность отца; играли свою роль и их матери в 
гареме), она, тем не менее, теперь уже достаточно строго определяла приоритеты.
    Власть вождя стала наследственной в его семье, что сыграло огромную роль в 
деле стабилизации всей структуры. При этом личность вождя сделалась священной 
вне зависимости от его индивидуальных качеств и способностей, недостаток 
которых должен был восполняться опытом и знаниями помощников. Закрепленные же 
за семьей вождя привилегии и прерогативы теперь воспринимались всем коллективом 
как проявление высшего божественного статуса его персоны и безусловного его 
права распоряжаться всем достоянием протогосударства или формирующегося, 
структурирующегося племени, становившегося протогосударством. Вчерашний 
выборный вождь превращался, таким образом, в субъекта сакрализованной власти и 
высшей собственности, в священное «связующее единство» укрепляющегося 
коллектива.